"Александр Иванович Полежаев. Стихотворения " - читать интересную книгу автора

булаховском романсе, также обращенном к звезде, - "твоих лучей неясной
силою..."). Но это-то и сообщает им некую "неясную" и в то же время
ощутимую лирическую силу, ведущую читателя к "означаемому" ими чувству,
согласному с миром, с его наиболее высокими проявлениями. Тогдашняя поэзия
может раскрыться нашему современнику лишь по выявлении запрятанного в ней
бесконечно искреннего чувства, выраженного удивительно похожим поэтическим
языком. Или:

Быстро волны ручейка
Мчат оторванный цветок;
Видит резвый мотылек
Листик алого цветка,
Вьется в воздухе, летит,
Ближе... вот к нему прильнул...
Ветер волны колыхнул -
И цветок на дне лежит...
Где же, где же, мотылек,
Роза нежная твоя?
Ах, не может для тебя
Возвратить ее поток!..
("Наденьке")

Долго сидел он неподвижно на том же месте, взирая на тихое теченье
ручья, уносящего несколько поблеклых листьев и живо представлявшего ему
верное подобие жизни - подобие столь обыкновенное". Это - из "Дубровского",
из эпизода, рисующего состояние героя, вследствие которого "страшные мысли
рождались в уме его", мысли, уже предвосхищающие петербургские ужасы
Достоевского. "Ручеек", "оторванный цветок" и "резвый мотылек" при всей
своей малости не вовсе незначительны - они воспроизводят метафору, коей
возраст, наверное, совпадает с возрастом человеческой культуры, а ее
убедительность по своей наглядности, пожалуй, превосходит самые изысканные
философские построения. Река жизни может бесследно унести последнее, а вот
против тысячелетней метафоры она бессильна.
Итак, наш современник, читая антологические, альманашные, альбомные и
т. п. стихи Полежаева, его элегии, в которых как бы резонирует вся массовая
поэзия того времени, должен проявить не только подвиг великодушия, но и
понимание. В упомянутых и других такого же толка стихах Полежаев озвучивает
некое простое, цельное, искреннее чувство, - вместе со всем хором русских
поэтов.

III

Но ведь был и другой Полежаев. Впрочем, доказывать бытие этого
Полежаева нет особенной необходимости, так как массовому читателю знаком,
по преимуществу, именно он.
Полежаев хотя и не всегда, но находил художественные средства, точно
интонирующие его бесконечно трагический опыт солдата, узника, жертвы,
поэтические формы, убедительнейше закрепляющие этот опыт. В сущности, едва
ли не все им сочиненное колеблется между старым, даже застарелым, и новым,
дотоле в русской литературе невиданным. Новое, трагическое знание о мире