"Петр Николаевич Полевой. Избранник Божий ("Романовы: Династия в романах") " - читать интересную книгу автора

на нее щебетанием птичек.
После этого прошло еще около месяца. И вдруг произошло нечто совсем
необычайное: пристав не явился как-то ни разу в день. Не явился и на
другой день... Даже инокиня Марфа это заметила и уже собиралась о нем
спросить, как вдруг дверь отворилась настежь, и в избу, без шапки, вошел
пристав и не стал ходить козырем вокруг да около, а стал около притолоки
навытяжку и пропустил в избу какого-то другого мужчину средних лет и
благообразной наружности. В руках у того был какой-то свиток.
- Это, что ли, инока Марфа? - спросил новоприбывший вполголоса у
пристава.
- Она самая и есть, - отвечал пристав. - Изволь-ка встать, -
продолжал он, обращаясь к затворнице, - государева указа слушать...
Она поднялась с лавки так же машинально, как тогда по приказу
пристава поднялась с крылечка, и приготовилась слушать, совершенно
равнодушная к тому, что ей собирался читать неизвестный посланец государя.
"Куда же меня сошлют? В Соловки, в Пелым?" - смутно мелькнуло в ее
сознании.
И она стала слушать, не вникая, почти не отдавая себе отчета в
словах, долетавших до ее слуха.
- А посему изволил великий государь, - громогласно читал посланец, -
по неизреченному своему милосердию и благости, изменника своего жену,
Ксению Иванову, а в иночестве Марфу, помиловать... приказать ее из
Толвуйского заонежского погоста отправить на Бело-озеро, где сосланы живут
ее, Марфы, дети, да его же, изменника государева, сестра и зять... а
оттоле всех их вкупе сослать, не разлучая, в Юрьев-Польский уезд, в
вотчину Клин, что прежде было Романовых, а ныне на него, великого
государя, отписана.
"Что это он читает? Зачем он издевается надо мной? Зачем мучает?" -
зашевелилось на душе у инокини Марфы.
- Слышала, чай? - нетерпеливо спросил пристав, удивленный молчанием
несчастной и недоумением, которое выразилось на ее лице.
Но тот, что читал указ государев, по-видимому, понял тягостное
внутреннее состояние инокини Марфы; он стал неторопливо и спокойно
истолковывать ей прочтенное. Когда он ей объяснил, что ее приказано везти
на Бело-озеро и разрешено ей жить с детьми, она вдруг страшно вскрикнула и
как сноп повалилась на землю.
- Ну-у! Наделал дела - растолковал! - воскликнул пристав и бросился
приводить несчастную в чувство.
Когда же она наконец очнулась и вполне пришла в себя, тогда стала
Христом Богом молить, чтобы еще раз был прочитан указ государев, и
посланец его прочел и добавил даже, что везти ее приказано из Толвуя
немедленно и чтобы она была готова в путь назавтра спозаранок.
И вот в тот день вечером, после того как окончены были ее немудреные
сборы в дорогу и весь ее бедный скарб был связан в два небольших узла, -
она в первый раз после поселения своего в Толвуе молилась сознательно,
горячо, молилась, влагая всю душу свою в слова молитвы, и когда дошла до
молитвы "Утешителю, Душе Истинный", то почувствовала какую-то необычайную
сладость на душе и потом на щеках своих что-то жгучее, горячее... И эти
первые слезы после нескончаемо долгого нравственного оцепенения сняли
камень с души ее: она проплакала всю ночь, и эта ночь была одною из