"Владимир Покровский. Дожди на Ямайке (Авт.сб. "Планета отложенной смерти")" - читать интересную книгу автора

Рогожиуса, потому что лишнее он сказал, и хором проворчали:
- Помолчал бы ты, парень...
Потом они поглядели друг на друга и озабоченно поморщились. В их
действиях прослеживалась такая слаженность и синхронность, что казалось,
будто кто-то дергает их за веревочки.
Федер оглянулся. Аугусто, сменивший наконец свой идиотский белый костюм
и переодевшийся в рабочий куаферский комбинезон "корректор" с огромными
наплечниками последней конструкции, встретил взгляд Федера с показным
безразличием.
- Что-нибудь не так? - спросил Лемой, насторожившийся больше
инстинктивно, чем из-за какой-то конкретной причины.
Федер пожал плечами.
- Да нет, все нормально.
А потом неожиданно, с жаром, с мольбой в голосе, даже униженной
какой-то мольбой (Вера Додекс недоверчиво встрепенулась), стал просить
Лемоя:
- Так, может, все-таки не надо ареста? Может, как-то договоримся?
Может, оставишь нас в покое, а? А мы уберемся, честное слово, сразу же
уберемся! И следа после нас на этой планете не останется - ведь ты же нас
знаешь, мы не глупые туристы какие-нибудь. И никто не узнает. А, капитан?
Лемой, очень удивленный, покачал головой:
- Нет.
Он очень неловко себя чувствовал, никак не ожидая, что Федер, сам
Антанас Федер, станет так унижаться из-за какого-то там ареста, который,
конечно же, окажется простой формальностью, фикцией, соблюдением
необходимого в существующих условиях политеса перед теми, кто в течение
последних двух лет формирует общественное антикуаферское мнение, что,
конечно же, закончится гигантским шумом в центральных стеклах и тихим,
вежливым освобождением, потому что мало найдется в космополе, прокуратуре
и Центральной пенитенциарии, что все является одной шайкой-лейкой, людей,
не испытывающих к куаферам сочувствия и симпатии. И все это Федер, человек
заведомо мудрый, не понимать просто не мог.
На самом-то деле, если так уж разбираться по-настоящему, его арест был
не чем иным, как все той же безудержно восхваляющей рекламой - радоваться
надо было этому, а не унижаться и горевать. Эта реклама, ежу понятно,
очень даже скоро пригодится ему - ведь не могут же антикуисты
торжествовать вечно! Он же просто на пьедестал взлетает с этим арестом, он
спасибо говорить должен!
- Нет, - повторил Лемой. - Мне правда очень жаль, Федер.
Лемой подумал в этот момент - почему никто и никогда не называет его по
имени - Антанасом? Почему обязательно по фамилии?
Но Федер, мудрый Федер почему-то не внял. В своем унижении он пошел еще
дальше, куда дальше того, что он мог позволить себе как Федер.
Да он совсем потерял лицо!
Он, покрасневший и жутко себя стыдящийся, сказал Лемою, сказал
прилюдно, что уж совсем ни в какие ворота, это выглядело как жест
отчаявшегося человека, просящего в долг и точно знающего, что в долг ему
не дадут.
- Мы могли бы договориться, Лемой! - И с кривой усмешкой: - Мы могли бы
как-нибудь все это дело устроить. Мы могли бы вам и всем вашим людям