"Евгений Покровский. Тот, кто стоит за спиной " - читать интересную книгу автора

А глубинка, как известно, хоть и читает мало, но писателя весьма
уважает как человека, несущего слово правды в широкие массы трудящихся.
Писатели - вернее, люди, так сказать, с гусиными перьями за ушами,
которые пишут много и которых кое-где кое-когда печатают, поскольку надо же
хоть что-то печатать, если бумага выделена комитетом по печати, - шли парами
сквозь строй участников художественной самодеятельности, отдувающихся
милиционеров с рациями и простых зевак в рубашках навыпуск.
Шли они к деревянному помосту, на котором был установлен микрофон и
стояло десятка два стульев. Пишущие товарищи должны были сегодня почитать
немного из своего "нетленного" и скромно рассказать о себе что-нибудь
величественное (например, как-то я и... а дальше подставляем: Горький,
Сладкий, Соленый; или Пушкин, Гоголь, Гомер...).
Охраняли "писательский десант" (а может, "банду"?) несколько
милиционеров. Половцев шел одним из последних, опустив очи долу.
Ему было мучительно стыдно, что и его могут принять за
писателя-романиста и друга Достоевского или Фенимора Купера. Тогда ему
неминуемо будут задавать вопросы о судьбах человечества, на которые, потея,
бледнея и краснея, придется отвечать. И еще не факт, что после всего этого
позора люди проводят его аплодисментами, когда вдруг узнают, что не он
написал "Анну Каренину" и "Отца Сергия".
"А что же вы тогда написали?" - спросит его, недоумевая, какой-нибудь
въедливый книгочей из сельской библиотеки, и ему, писателю Половцеву,
придется провалиться сквозь землю, то есть сквозь деревяшки помоста, очень
напоминающего возвышение для виселицы, потому что его повестей никто из
присутствующих, естественно, не читал.
Когда Половцев уже подходил к помосту, один из милиционеров грубо
схватил его за шиворот и выдернул из величественной шеренги писателей в
праздную толпу читателей.
- А ты куда прешь, теля? Твое место с народом! - только и сказал он
весьма лениво и тут же выпустил воротник литератора из своей железной руки.
Половцев внутренне сжался и покраснел. Ему было стыдно! Ведь многие
видели, как этот милиционер по ошибке принял Половцева за местного зеваку
(дело в том, что на нем не было пиджака - одна сетчатая бобочка и, кроме
того, на ногах были не столичные лакированные туфли, а обыкновенные сандалии
со срезанными задниками, чтобы нога отдыхала).
Но Половцев боялся сказать хамоватому сержанту, что он на самом деле
столичный писатель. Он боялся произнести само слово "писатель", потому что в
настоящий момент это было выше его сил. Низко опустив голову, Половцев стал
поспешно выбираться вон из толпы.
Люди с недоуменными улыбками расступались перед ним, думая, что этот
красный как вареный рак писатель явно не в себе.
Половцев шел к реке с намерением незаметно утопиться.
Но тут его хватились.
Кто-то из писательского десанта закричал в народ, что куда-то пропал
известный прозаик Половцев. Все стали оборачиваться и спрашивать друг друга,
где прозаик Половцев. Кто-то уже накричал на сержанта и сказал ему, как тот
был неправ, выдергивая товарища прозаика из современного литературного
процесса.
Вжав голову в плечи, Половцев собрался броситься реку, но тут толпа
стихла. Сотни пар глаз смотрели на стремительно идущего к обрыву прозаика. И