"Радий Погодин. Полнолуние" - читать интересную книгу автора

эффектнее - туда, где у боксеров почки, и сказали бы очень негромко: "Штиль,
камрад, штиль. Битте". Так, уговаривая и поддавая легонько коленом под зад,
отвели бы его в сторонку, где, наверное, связали ему руки, чтобы волю им не
давал, и, наверное, на время заткнули ему рот носовым платком, чтобы не орал
и не плакал. И все...
Васька подошел к оврагу. Там, свесив ноги и покуривая в рукава, уже
сидели самые быстроногие, и лейтенант Крикунов с ними. Васька молча уселся
рядом с тропой, сбегающей на дно оврага. От луны, громадной, как стратостат,
было светло, и все зеленое было черным. Тропинка сверкала, как длинная узкая
лужица. "Полнолуние, что ли?" - подумал Васька.
Подошли еще четверо, умостились под кустами. На том берегу, на фоне
чернильного неба возникли две горбатые фигуры. Двое немцев. Каждый нес мешок
и винтовку. Разведчики молчали, продолжая курить в рукав. После шумного
бегства они считали себя свободными от лейтенантских приказов - пришли в
свою боевую форму, потому были спокойны и несуетливы. Немцы спустились в
овраг. Свет луны заблестел на стволах винтовок. Перебрасываясь
необязательными словами, немцы поднялись на берег, прямо в кольцо
разведчиков. Никто не поднялся. Кто курил, тот продолжал курить, Они знали -
сейчас поднимется Васька и вежливо скажет: "Штиль камрады. Руки вверх.
Алее". И все. Немцы все сразу увидят. После таких слов, сказанных вежливо,
глаза начинают видеть в темноте, как у кошки. Они бросят мешки и поднимут
руки. И проделают это без шума. Шум - когда драка, а когда вежливо - шума
нет - штиль.
Так бы оно и было. И получил бы лейтенант желанных "языков", пощупал бы
их живых, может быть, даже в скулу одному из них заехал, наверное, такое
желание жгло его, как нутряной чирей. Но не выдержал лейтенант, вскочил,
вскинул автомат, закричал высоким фальцетом: "Хенде хох!" - и нажал курок. И
все стрелял, пока немцы падали.
- Ну, хватит, - Васька дернул его за штанину.
Лейтенант с трудом разжал палец и тяжело с хрипом вздохнул.
Васька подошел к немцам, посмотрел, что у них в мешках, - там был хлеб
и полужидкий вонючий сыр в брикетах. Васька вытащил у них из карманов тонкие
портмоне, где обычно лежали солдатская книжка, две-три фотокарточки да
немного денег, и отдал их лейтенанту.
- Здесь написано все, что они могли вам сказать. Номер части. А части,
наверное, нет. Эти немцы прохожие. Отступали они. Иначе не стали бы грабить
булочную - хлеб не солдатский. И сыр не стали бы воровать - здесь где-то
неподалеку сыроварня.
Лейтенант Крикунов взял документы и пошел по дороге к деревне, где
стояла их часть, где сейчас было шумно: славяне, наверное, хлебнули как
следует и теперь песни поют.
Разведчики молча шли за ним: они то и дело отряхивались, счищая с
одежды то ли комья клубничных грядок, то ли еще что-то налипшее в эту ночь
полнолуния. Васька вытащил из автомата затвор, тяжелый и маслянистый, сунул
в карман боевую пружину, чтобы не потерять, и принялся на ходу протирать
носовым платком и затвор и патронник, даже ствол губами продул, отчего на
губах угнездился запах ружейного масла.
В городке на ратуше забили часы: все принялись считать, а когда
насчитали одиннадцать, оживились - вся их военная экспедиция оказалась такой
короткой и жалкой.