"Радий Петрович Погодин. Боль (Повесть)" - читать интересную книгу автора

сапогах - франт такой. Он сказал Ваське: - Иди работай.
Мороз накинул на барахолку сеть и затягивал ее, и затягивал. Над
торгующими, покупающими, ворующими стоял пар. Все плясали. И Васька
плясал. Только купец Игнатий в хромовых сапогах хлопал в ладони.
Васька шел гордый. Деньги, сунутые комком в карман, были сегодня его
дипломом.
"Этот жук понимает, - говорил Ваське в ухо Афанасий Никанорович. -
Ух, понимает. Скотина он - мало дал. За такую живопись вдвое не жалко. И
не подавится - видал, какие у него зубы? Он ими всю свою совесть сжевал.
Мы его, Васька, коврами завалим. Натягивай сразу десять подрамников. Нет -
двенадцать!"
Ленчик Сиверс перед Васькой возник.
- Псих, дай закурить. - Был Ленчик уже в башмаках, какие
железнодорожным рабочим дают и в горячих цехах. - Подарили, - соврал он,
отводя глаза (не застервел, значит).
Васька отдал Ленчику пачку "Норда".
- Кури. Заболеешь чахоткой и туберкулезом, тебя в госпиталь отвезут,
а оттуда, бледного и нездорового, в детский дом.
- Сам ты сдохнешь, - сказал Ленчик.
Барахолка шумела, и звук ее слитный поднимался к октавам радостным -
наверное, день был такой, - всем удача шла, и торгующим, и покупающим. И
там, в толпе, на самой середине, стоял с застенчивой улыбкой миллионер
Золотое Ушко, легендарный герой торговли, Анти-Теркин, тихий и незаметный
солдатик, спроворивший на войне миллион иголок с золотым ушком - небольшой
пакет по десять рублей штука.
"Золотые ушки у него для отвода глаз, - горячились рыночные
фольклористы, наделенные пылкой завистью. - Привез он, братва, иголки для
швейных машинок - и не какой-то там пакет вшивый, а чемодан. По тридцатке
за каждую. Ферштейн?!"
"Не робей, Васька, прорвешься, - говорил Ваське в ухо Афанасий
Никанорович. - У нас тоже деньжищи завяжутся, зашуршат..."
Васька мысленно обклеил серое небо красненькими тридцатками. А
выбравшись из толкучки, купил у лоточницы коробку "Герцеговины Флор".
Во дворе, на свободной от дров площадке, рослые парии перебрасывались
футбольным мячом. Касаясь ноги, мяч издавал чмокающий звук и высоко
подскакивал. Парни, почти не двигаясь, принимали его на башмак или
отбивали головой, и редко когда, пятясь, парень ловил мяч рукой и мягко
посылал его в центр круга, чтобы снова начать это свое молчаливое
времяпрепровождение.
И парни, и танцующие в уголке девушки казались Ваське нереальными,
неведомо откуда взявшимися, хотя он и угадывал в них черты мальчишек и
девчонок, игравших в сорок первом году в казаки-разбойники, чумазых,
вытирающих носы кулаками; нынче же он читал в их глазах какую-то мудрую
жалость, и ему казалось, что они старше его, и он ощущал в груди при
встрече с ними конфузливое стеснение.
В будущем, вспоминая дом, где он вырос, Васька, как рисунок на
обложке книги, будет видеть парней, перепасовывающих друг другу мяч, и
девушек, танцующих в уголке линду. Будет слышать возле уха слова Анастасии
Ивановны: "Вася, только скажи я, что ты Афонин ученик, тебя возьмут с
дорогой душой. Не туда, ты, Вася, учиться пошел. Сердце мне говорит - не