"Михаил Петрович Погодин. Сокольницкий сад " - читать интересную книгу автора

разговаривали с тобою о дружбе, и я тогда еще обнаружил тебе желание найти
какую-нибудь Юлию [20], которой мог бы поверить всю тайну своей жизни и
вместе наслаждаться такою доверенностию с ее стороны. Такая дружба бывала
всегда любимою игрушкою моего воображения. Я предполагал в ней какую-то
особенную прелесть, которую можно только чувствовать, не выражать. У меня
записаны и некоторые другого рода мысли, мною тогда сказанные.
"Женщина есть сердце мужчины. - Как видим мы себя только в зеркале, так
почти человек, говоря вообще без различия полов, видит сердце свое,
чувствующую часть свою в женщине - в ней часть сия является во всей полноте
своей и совершенстве. Итак, чтоб узнать человека, надобно узнать женщину. -
Говоря индивидуально, тот не знает себя, не знает меры своего чувства, кто
не любил когда-нибудь женщины. - Чувство наше, имея предметом женщину,
делается нежнее, и я уверен, что если б можно было измерять по Реомюрову
термометру любовь Тезея к Ариадне и Пиритою [21], то первая едва ли бы не
взяла преимущество".
Наконец, с чем можно сравнить участие женское? - Нет, кажется, раны,
которой бы оно не исцелило. А обращение с женщиною? - Различие полов, даже
различие одежды, занятий, как мило действует на воображение! какую прелесть
изливает на разговор!
В Луизе, мне кажется, я нашел такую женщину и буду стараться всеми
силами заслужить ее хорошее о себе мнение. Я теперь уже наслаждаюсь мыслию,
как после дневных хлопот приду я к ней под вечерок, расскажу, что думал,
делал, чувствовал, и слышу от нее то же. - Я был у них в прошедшее
воскресенье, и провел время приятнейшим образом. - Ее сначала не было в
комнате, мы долго говорили с дядюшкою. Наконец она явилась. - У меня нарочно
принесены были в кармане гамбургские газеты, я тотчас их отдал старику,
сказав, что он сам может увидеть подробности о рассказанном мною сражении, и
оборотился к Луизе. Мы говорили о ее саде, о лучших садах в Москве, об
искусстве, о природе. Она очень умна и остра. Между прочим, она сказала мне,
улыбаясь: "Вы, кажется, соединяете в себе склонности, совсем
противоположные: теперь вы так хвалите природу, что я почти надеюсь увидеть
вас завтра в сельском огороде с заступом и лопаткою в руке; а когда вы
говорите с дядюшкою о войне греческой, то я боюсь, что вы на другой день, с
саблею в руке, с ружьем за плечами, влетите, как смерть, в ряды турецкие".
- Ах, нет, - отвечал я, - если я стану воевать, так это для того, чтоб
променять поскорее саблю на заступ и лопатку.
- Но далеко ли этот остров Ипсара от твердой земли? - спросил мой
старик, кончив газеты и скидая очки.
- Извините, я не могу сказать вам этого наверное; но у меня есть
подробнейшая карта нынешнего театра войны в Греции - если вам угодно, я...
- Ах, сделайте милость, доставьте, и поскорее, - сказал он, - коли
можете: у меня есть еще пять-шесть сомнительных мест, которых я не мог
приискать в своем атласе. Мы поищем вместе: сим объяснится для меня многое
темное. Нельзя ли вам отобедать к нам завтра?
- С большим удовольствием.
Каково идут дела мои, Всеволод! Скоро мы познакомимся так, как мне
хочется. - Прощай и не бойся ничего. Я столько же восхищаюсь Шлёцером,
столько же читаю Тацита [22] и Мюллера [23], столько же думаю о системе
географии и статистики, как и прежде. Чего ж тебе больше, недовольный?