"Михаил Петрович Погодин. Невеста на ярмарке" - читать интересную книгу автора

принимать спокойнее, как будто б они следовали по обыкновенному порядку
вещей, были необходимой, следственно, беспрекословной принадлежностию,
частию жизни; время от времени во мне прекращались болезненные душевные
ощущения, и я слушала проклятия моего мужа, смотрела на его буйство,
принимала раны с таким же равнодушием, как вязала чулок или качала колыбель.
Однако это была не бесчувственность. Сделаться бесчувственною и между тем
сохранять воспоминание о прежнем, живом состоянии души - было бы прискорбно.
Нет, я чувствую свое положение, но без боли. Так лицо наше, привыкнув к
холоду, ощущает его, но не с таким противным чувством, как прочие части
тела. Мои несчастия не ослабли, но я окрепла. Я уж не тоскую, не ропщу. Что
же имело на меня такое благотворное действие? Чему я одолжена такою
спасительной переменою? О! это ты, святое терпение! Я узнаю твою целебную
силу... Не оставляй же меня никогда, небесная добродетель, укрепляй мою
слабую душу, будь моим ангелом хранителем до тех пор, как я перейду весь
тернистый путь, мне назначенный, и успокоюсь в могиле - последнем ночлеге
земных странников.
Вот, мой друг, что случилось в судьбе твоей Анюты. Вот почему, вопреки
своему слову, я взялась за перо, чтоб писать к тебе. Надеюсь, что я имела
право на это. - Поблагодари же вместе со мною милосердного бога, который
посылает несчастным столько различных средств для их назидания и утешения.

ПИСЬМО IV

О, мой друг! Терпение-святое, благодатное чувство. Оно притупляет жало
несчастия, услаждает горечь горести, ослабляет удары судьбы, облегчает
бремя, которое падает на грудь нашу. Я дышу все легче, свободнее, по мере
того как более и более вникаю в глубину этого великого слова, постигаю
обширный смысл его, растворяю им бытие свое, принимаю на эту броню все
внешние впечатления...
Мы выехали из города, и я оставила с радостию этот вертеп, где
несчастный муж мой потерял все человеческое достоинство. Да! в последнее
время он унизился даже против прежней жизни, заслужил презрение даже от
своих товарищей, дошел до крайности. К несчастию, когда по запрещении
полковника никто не шел к нему пить и играть, в город собралось множество
военных из других полков, которые приготовлялись к смотру. Игру можно было
найти везде. Кучи золота и серебра, пуки ассигнаций прельстили несчастного.
"Подожди, - сказал он мне однажды, воротившись домой, - я поднимусь над
своими врагами, я заставлю их поплатиться со мною; у меня опять будут
деньги, я разбогатею..." В его глазах, улыбке, голосе было что-то странное,
ужасное. Казалось, он забыл все на свете, бредил о деньгах и был уверен, что
счастие ему теперь наверно улыбнется и он поправит свои обстоятельства,
займет прежнее место в обществе - но эта надежда обманула, и судьба его
решилась. - Проиграв все полученные деньги, он помешался на этой точке: во
что б ни стало ему надо было играть. Он начал ходить по своим знакомым и
выпрашивать денег под разными предлогами, лгать, плутовать, красть. Его
никто не пускал к себе в дом. Отовсюду его гоняли. Совершенно
бесчувственный, он принимал равнодушно ругательства и побои - здесь кланялся
и падал в ноги, там бранился и дрался, с одним криком: "Дайте денег!"
Офицеры, чтоб избавиться как-нибудь от него, наняли потихоньку подводу, за
которую заплатили вперед, и ночью, пьяного, взяв от солдат, с которыми он