"Иван Григорьевич Подсвиров. Погоня за дождем (Повесть-дневник) " - читать интересную книгу автора

Как ушли на пенсию, обзавелись новыми ульями, вдвое увеличили число
семей - словом, поставили дело на широкую ногу... Минувшим летом Гордеич
продал в Кисловодске курортникам пятнадцать фляг меду, а Матвеич торговал
в Ессентуках и удачно сбыл тридцать две фляги, выручив за каждую по двести
двадцать рублей. Прошлое лето выдалось не холодное и не жаркое, в меру
парило, цветы обильно выделяли нектар, и, если бы Филипп Федорович раньше
надоумил Матвеича позвать к себе, на подсолнухи, навар был бы погуще.
Гордеичу менее повезло: он выбрал в напарники малоискушенных пчеловодов и
весь сезон торчал с ними возле колхозной пасеки. Зато теперь у них
подобралась хорошая компания. И места кругом завидные, с редкими
медоносами.
Если не подведет "небесная канцелярия" - взяток будет отменный.
Обо всем этом я узнал за ужином. Мы хлебали суп, разлитый в алюминиевые
чашки, ели круто, до синевы сваренные яйца и твердую редиску со сметаною,
пили из ведра парное, с пеною, молоко. Матвеич был со мною
предупредителен, вежлив, мало вдавался в расспросы, но приглядывался ко
мне с любопытством, бросая короткие, с лукавинкой, взгляды.
- Где ж вы стояли? - спросил я Матвеича.
- Тут, за каналом. Вы на автобусе ехали мимо... Потом мы спаялись с
Филиппом Федоровичем.
- С Филиппом Федоровичем?
- Ну да. Неугомонный он мужик... неусидчивый, - неизвестно, в похвалу
или в осуждение произнес Матвеич.
- А он много накачал?
Матвеич иронически усмехнулся, кивнул на тестя:
- А вот Федорович знають. Сколько он огреб, Федорович?
- Восемьдесят шесть фляг.
- Понятно? - Матвеич остановил на мне откровенно смеющиеся глаза. - Вот
так, Петр Алексеевич, некоторые у нас стригуть коз. Ловко? У него сотня
уликов.
Не шутка. Он пчеловод-промышленник. Летаеть самолетом в Астрахань. По
пять рябчиков за килограмм, - В словах Матвеича прозвучала нескрываемая
зависть к Филиппу Федоровичу. - Так-то вот!
Он прихлопнул ладонью по столу, поднялся и, сняв с горящего примуса
кастрюлю с водой, начал мыть и вытирать насухо полотенцем посуду. Мы пошли
к своей будке. Тесть нашарил на полке спички, зажег фонарь "летучая мышь",
с мутным, задымленным пузырем. Фитиль затрещал, пламя вытеснило сумрак, и
я увидел на уровне плеч разборные нары из досок, на них постель.
Нары широкие, но я пожелал спать отдельно, внизу.
Тесть внес крышку от улья-лежака, приспособил к ней какой-то ящик, все
это застелил пледом, сверху чистой простыней, дал мне подушку и байковое
одеяло.
Небо очистилось от последних туч, ветер стих. В лесу пели птицы. Между
веток прорезался тонкий, едва различимый серпик молодика. Я полюбовался
его рожками, послушал невыразимое пенье, среди которого особой напевностью
и трогательным очарованием выделялись голоса соловьев (сколько их было
вокруг!), вернулся в будку, с удовольствием разделся и лег, испытывая
усталость путника, наконец-то нашедшего скромный приют.
Все обернулось как нельзя лучше: я на пасеке. Сегодня у тестя восемьсот
граммов прибыли, и, если она продержится недели две-три, мы приступим к