"Иван Григорьевич Подсвиров. Касатка " - читать интересную книгу автора

спеху и что сегодня мне еще нужно увидеться с председателем колхоза,
- Обождет. Никуда не денется твой Матюшка.
- Нельзя, мы условились о встрече. Работа есть работа.
- Какая работа! - недоумевает Касатка. - Ты же в гостях. К отцу, матери
приехал. Вот тебе на: работа!
- Я в командировке. Срочно нужно взять материал.
Сощурив синие глаза, Касатка возвращается к столу, трогает меня за
плечо и с ожиданием чего-то важного для себя интересуется:
- Что за материал берешь, Максимыч? Случаем, не картошку? Так у меня
возьми. Задаром отдам, ей-бо!
Купца хорошего не отыщу - скопом продать. Целая тонна залежалась в
погребе, и, веришь, вся как на подбор:
крупная, гладенькая. Ни одного росточка не пустила.
Пропадает. Уже молодую начинают жарить.
Приходится объяснять Касатке, зачем я прибыл в Марушанку, что мне
требуется взять у председателя; ее интерес к моему "материалу" ослабевает,
сменяется разочарованием.
- Беда, Максимыч! Надо б еще с осени ее сбыть - не доперла. Да и, как
на грех, с ног тогда свалилась.
Радикулит замучил. Не-е, сбегаю к Жорке, - вспоминает она прежнее свое
намерение. - Кусок в горле застрянет.
Стоит немалых усилий убедить ее, что я вполне доволен угощеньем,
благодарен за внимание, за хлопоты обо мне и что, хотя она и достанет
бутылку, все равно это лишнее, и вовсе не оттого, что я предпочитаю вино
подороже и "гребую" ракой, а потому, что неприлично появляться в конторе
выпивши. Не тот выйдет разговор, Последний довод убеждает Касатку, она
тихонько присаживается на край лавки.
- Твоя правда, Максимыч. В другой так в другой раз. Небось еще
свидимся.., Ты ешь, ешь, не равняйся с бабкой. Я уже и вкуса еды не
чувствую. Мне все одно, что хлебать, абы теплое.
Из чувства солидарности, "за компанию", она отливает в кружку немного
взвару и, с любовью, по-матерински поглядывая из-под низко опущенной на
лоб косынки, отхлебывает маленькими глотками. Ей доставляет удовольствие
сидеть вот так за столом - вдвоем, в полутьме, с незажженной под потолком
электрической лампочкой.
Сидеть и не спеша, без опаски, что кто-то нам помешает, завтракать.
Несколько минут мы едим молча, будто разом выговорились и не знаем, о чем
больше разговаривать. Но меня давно подмывает спросить о Дине: где она,
что с нею, вышла ли замуж? На стене мерцает ее фотография: Дина в белом
платье выпускницы стоит одна у порога нашей школы, с букетом сирени в
руках и чему-то загадочно, с робкой надеждой улыбается.
Классами и поодиночке мы все снимались тогда у школьной вывески. Теперь
мы уже другие, и лишь фотографии, наперекор времени, хранят нас такими,
какими мы были много лет назад. Снимки говорят нам о прошлом и, к
сожалению, - ничего о настоящем, ни единого намека нет в них о нем.
Что же с Диной? Трудно сказать почему, но я тешу себя надеждой: вот
всколыхнется штора над дверью в пристройку и появится Дина - и скажет
просто, как в юности: "Здравствуй! Ты пришел ко мне?" Ожидание этого мига
необыкновенно волнует меня, но время бежит, на подоконнике стучит,
вздрагивает будильник - и ничего такого не происходит. Доливая взвар,