"Иван Григорьевич Подсвиров. Касатка " - читать интересную книгу автора

взволнованный, проникновенно-участливый. - Признайся, тебя никто не
тронет. Я не дам.
- Не-е... Большие ребята.
- Вот, Дашка, сперва разберись. Большие ребята кидали, слышишь?
Ей-право, ты какая-то бешеная. Пожалела б хлопчика.
- Будешь бешеная с такой оравой!
- Терпи, милая. Бог терпел и нам велел, - поучала ее Касатка. - Я вон
шишку на затылке схлопотала, да и то молчу. Что ж, не повесишь же их на
сухой ветке. Терпи. Усмиряй лаской.
Тут она, видимо, пригляделась к нам сквозь сырую, загустевшую мглу:
- Эй, кто там мельтешит на круче? Выходи, если вы такие смелые. Умели
бедокурить, умейте и отвечать.
Фронтовика чуть не положили, изверги.
Никто из нас не отозвался на ее голос, не двинулся с места.
- Э, да я вижу, вы робкого десятка. Пойдемте, бабы. Они, видать, на
этой круче знаются с чертями, вот и буянят.
Женщины поругали нас, пошумели и подались назад к машине, которая
неприкаянно чернела на дороге и далеко пробивала тьму неподвижным лучом
желтой фары.
Матюша тоже поплелся за ними. А мы остались с Павлом на круче.
- Стыдно, - сказал он. - Нехорошо, братва, получилось.
С этой ночи наши жестокие игры прекратились. Както у всех разом отпала
к ним охота. Но приключение на этом не кончилось. Опасаясь взбучки
родителей, Павел решил заночевать на мельнице, человек пять из
солидарности присоединились к нему, с ними увязался и я, с гулко
забившимся сердцем предчувствуя новизну ожидающих нас впечатлений.
Мельница стояла у бугра, неподалеку от огорода Павла. Сейчас она не
молола, вода облегченно шумела и бормотала под открытым шлюзом, а на
толстой дубовой двери темнел амбарный замок.
Павел приставил к стене доску, по-хозяйски взобрался на крышу,
отсоединил на углу дранку и юркнул в черную дыру. Мы тоже полезли.
Павел зажег фонарь, висевший над жерновами. Свет выхватил из сумрака
припорошенные мучною пылью стены, гусиное крылышко за стропилом, цибарку с
отрубями и расстеленные на полу шубы - сивую и белую; на них спал мельник
Сагайдак, когда ему мерещились воры и он оставался караулить добро.
В кожаной сумке нашлись неначатые пышки с тонко порезанным куском сала,
мы жадно набросились на еду, разделили ее поровну и съели. Жить стало
веселее.
С удвоенным любопытством мы шарили по мельнице, заглядывали в каждый
угол, и любая обнаруженная нами мелочь, будь то зубило или молоток,
приводила нас в ликование. "Братва! Инструменты не трогать, - предупреждал
Павел. - Голову оторву". Мы с болью и сожалением возвращали на место
найденные сокровища. В жестяных емкостях над жерновами осталось по пуду
сморщенного пшеничного зерна, Павел надумал нас поразвлечь, вылез наружу и
крикнул оттуда, чтобы мы не подходили к камням: может захватить одежду.
На валу пруда скрипуче, жалобно взвизгнула вертушка затвора, звякнула
цепь, и мы с непередаваемым восторгом услышали хлесткий разбег пущенной в
лоток воды. Тотчас колесо под дощатым полом провернулось, дернулось,
лопасти напряженно фыркнули - и вся мельница вздрогнула от ожившего на
наших глазах жернова, пошла колотиться как в лихорадке, зудеть под ногами.