"Роман Подольный. Дальнейшему хранению не подлежит" - читать интересную книгу автора

Безнадежно. А бежать - догонит. Я это чувствовал...
- Так что же? Слушай, слушай свое звериное слово. Заговор был на этот
раз длинным, таким невыносимо длинным, что я даже не понял, как добрался
до его конца. И оглянулся, ища между стволами деревьев оскаленные волчьи
морды и длинные уши зайцев.
- Еще раз надо читать, - ухмыльнулся он моему взгляду, моему удивлению,
- и еще раз, тогда подействует.
И я прочел заговор снова. И снова. А он стоял, оставив топор в одной
левой руке, а правой держался за низкий сук, и глаза его были опущены, и
он был уже не вахтером и не убийцей, а кем-то третьим... Но я знал, что
очарование сейчас пройдет. Сунул листки в карман и прыгнул за дерево.
Чтобы потом побежать по тропинке, которую я украдкой проследил глазами до
самой опушки.
А дальше город. Люди. Милиция, наконец.
Но за деревом стоял медведь. Обыкновенный бурый мишка, прочно стоящий
на земле на всех своих четырех лапах и, наверно, ни черта не понимающий,
что его позвало сюда, зачем он этого послушался, почему не убегает при
виде людей.
Я толкнул медведя с налету в плечо, отскочил, поскользнулся, упал.
Медведь вскинулся на дыбы - не столько, верно, от ярости, сколько от
неожиданности, - и тут прямо перед ним оказался человек с топором. Человек
с коротким криком обрушил удар, предназначавшийся мне, на медведя. Топор,
уже поднятый, вклинился в мохнатую грудь буквально с треском. И тут же
лапы лесного хозяина накрыли плечи и голову старика. Потом медведь
отшвырнул в сторону беспомощно-вялое тело и повернулся ко мне. Но с
коротким рычанием между ним и мною встали неведомо откуда взявшиеся
черно-серые псы - лишь через секунду я понял, что это были волки. Медведь
молча опустился на четыре лапы и ушел.
Волки скользнули в кусты и исчезли в них. Лишь один из них мимоходом
дотронулся до моей ноги горячим шершавым языком. И повсюду в кустах и
деревьях вокруг поляны зашелестело травой, застучало и заскрипело ветками.
Звери не пгицы, они не выдают своего присутствия без крайней
надобности. Я понял, что они сошлись к поляне, лишь когда они ушли. И
только веселая красная и желтая белочка прыгала почти у самых моих глаз с
ветки на ветку, словно для того только, чтобы отвлечь от гнетущих мыслей.
Я встал и подошел к Федору Трофимовичу. Он лежал лицом вверх - живой. Я
спросил:
- Идти можешь?
- Подожди. - Он попытался перевернуться, я помог ему, взяв за руки, и
чуть не выпустил рук, когда увидел, во что превратил медведь его плечи и
спину.
- Сесть дай.
- А хуже не будет?
- Не будет.
И тут я почувствовал, что у меня кружится голова, а ноги не держат. Я
опустился на землю рядом с ним. Большая рука в крупных чеканных мозолях
протянулась к моему горлу. А я не мог пошевельнуть пальцем. Гипноз?
Наверно.
"Что бы это ни было - смерть", - как-то вяло подумал я. Но рука
оказалась у меня не на горле, а за отворотом пиджака, в кармане. Вынула