"Роман Подольный. Дальнейшему хранению не подлежит" - читать интересную книгу автора

Объездчик Диомидов никогда не спит...
Я повернулся и увидел трех мужчин. Посредине стоял, чуть пошатываясь,
высокий человек в сером брезентовом плаще и фуражке военного образца. В
руках он держал двустволку, и дуло ее вызывающе приплясывало у меня перед
глазами.
- Не спишь, - засмеялся его сосед слева, для устойчивости пошире
расставляя ноги. - Дрых бы без задних ног, кабы сосед Дементий не зашумел
с чего-то.
- Говорил я, - рассердился было третий человек, видимо, этот самый
сосед Дементий, - говорил, чтобы вы меня сами разбудили... Ну ничего, - он
сменил гнев на милость. - Раньше встанешь - больше выпить успеешь, верно,
парень? - и засмеялся.
- Хватит балакать с ихней светлостью, - объездчик отвел дуло, но,
видимо, только нечаянно, потому что тут же вновь взял меня на прицел. -
Вставай, ты, пойдем в милицию. За это... за потраву. Птиц ловишь!
- Зачем в милицию, друг ты мой? - сосед Дементий был настроен
благожелательно. - Пусть он здесь птичек слушает. И ловит пусть. Птички -
они всякие. Сам живи, и другие пусть. Вот только пусть поставит нам
бутылку... Трешку давай, - почти трезво закончил он.
- Дешево Диомидова купить хочешь, - загремел объездчик, - Дешево ты мою
совесть ценишь... Десятка! Вру, четвертная. Ну?! А то стрелю. Я при
исполнении.
И всем этим пьяным речам аккомпанировали птицы. Их ряды поредели,
голоса привяли, но их было еще слишком много.
Наверное, надо было просто согласиться пойти в милицию. Ее начальник
знал меня, у нас было даже общее начальство...
Убежать от них? Пьяные - не догонят. Но у этого ружье.
Я встал на ноги. Сложил листки, чтобы засунуть их в карман пиджака, и
тут увидел выцарапанные сошедшим на нет грифелем слова: "На татя и
человека лихого". И тогда я начал читать этот заговор. Объездчик так
удивился, что на секунду забыл о своем ружье, я дуло поглядело в землю.
- Смотри-ка ты, - сказал он. - Психом притво ряется. Мастак, видать.
Ну, я его сейчас разоблачу, слышь, Дементий? - и он оглянулся на соседа.
Но того уже не было рядом. Он со всех ног бежал из рощи. Объездчик перевел
глаза на второго своего спутника. Тот быстро-быстро пятился, держась рукой
за сердце.
Диомидов выронил ружье. Постоял. Потом повернул, медленно, молча пошел
к онушке, вдруг его всего скрючило, он съежился и рванулся обратно.
Полудобежал, полудополз до ружья, дотянулся до ремня и потащил за собою
винтовку.
- Убежали тати, - перевел я дух. И тут же услышал откуда-то сбоку:
- Кабы то был тать, так тебе не встать.
Голос был знакомый. Рядом со мной стоял мой вахтер. Самый старший из
трех.
Тот, от кого всего сильнее несло смешанным запахом кислоты и прели.
Тот, кого, бывало, всего труднее добудиться по утрам. И мне приходилось
иногда попросту трясти сторожку, благо это было возможно благодаря ее
легкости и ветхости.
"Под утро самое вздремнул", - неизменно произносил Федор Трофимович,
испуганно и искательно улыбаясь. Короткая бородка его топорщилась,