14.

Поднявшись на свой этаж, я обнаружил, что вырезанный из ковра полукруглый лоскут лежит на месте. Лампочка под потолком светила еще слабее прежнего, - если такое вообще возможно, и я едва не вступил в этот полукруг, прежде чем заметил, что ковер починен.

Ни о каких коврах я в тот момент не думал, без них хватало тем для размышлений.

Я остановился как вкопанный перед тем местом, где раньше был вырез, точно человек, подошедший вплотную к черте, за которой начинается опасная зона. И что странно - вырез был заделан не новой ковровой тканью, а такой же старой, вытертой и грязной, как и весь остальной ковер.

Неужели, подумал я, сторож все-таки нашел в каком-нибудь углу тот самый лоскут, который был вырезан из ковра?

Чтобы получше разглядеть его, я опустился на колени - от разреза не осталось и следа. Словно эта дыра мне раньше просто померещилась. Я не увидел никаких швов - ничего, что свидетельствовало бы о том, что ковер сшивали.

Я провел рукой по тому месту, где недавно был полукруг, и моя рука нащупала самый обыкновенный ковер. Ковер, а не прикрывавшую капкан бумажную подделку. Я ощущал пальцами фактуру ткани, ее толщину и упругость - вне всякого сомнения, это была самая настоящая ковровая ткань.

И все-таки я ему не доверял. Однажды этот ковер уже чуть не подвел меня, и я отнюдь не собирался вторично попасться на эту удочку.

Так я и стоял там на коленях, а с потолка мне в затылок неслось тоненькое комариное пение электрической лампочки.

Я медленно встал, нашел ключ и, чтобы отпереть дверь, подался вперед всем телом, оставив ноги за пределами подозрительного участка ковра. Если б меня в тот момент кто-нибудь увидел, то наверняка решил бы, что я свихнулся - чтобы отпереть дверь, человек тянется к ней чуть ли не с середины коридора.

Замок щелкнул, дверь открылась, и я, благополучно перепрыгнув через вставленный кусок ковра, очутился в квартире.

Закрыв за собой дверь, я привалился к ней спиной и включил свет.

Вот она, моя квартира, которая, как всегда, преданно ждала меня, - символ безопасности и удобства, мой дом.

Но этой квартире, напомнил я себе, осталось пробыть моим домом меньше трех месяцев.

А что потом? - спросил я себя. Что будет потом? И не только со мной, а со всеми этими людьми? Что будет с городом?

«Мы покупаем все» - стояло на карточке. Это звучало как реклама давнишнего старьевщика, который в свое время покупал все, что ему ни притащат, - бутылки, кости, всякую рвань. Только старьевщик был честным покупателем. Он покупал ради прибыли. А с какой целью покупали эти люди? Для чего, спрашивается, покупал Флетчер Этвуд? Ясно, что не ради прибыли, если он платил больше, чем того стоили, к примеру, магазин или дом, и потом не пользовался своей покупкой.

Я бросил пальто на стул. Туда же полетела и шляпа. Из ящика письменного стола я достал телефонную книгу и перелистал ее до фамилии «Этвуд». Этвудов там было пруд пруди, но ни одного из них не звали Флетчером. В книге не было ни одного Этвуда, имя которого хотя б начиналось с буквы «Ф».

Я позвонил в справочную.

Девушка просмотрела списки абонентов и мелодично пропела:

- У нас такой не значится.

Я положил трубку и задумался.

Я был поставлен перед фактами, которые взывали к немедленным действиям, но с какого боку к этому подступиться? А если уж решил этим заняться, то что именно следует предпринять? И что вообще можно сделать, когда кто-то покупает город?

Но прежде всего - как все это рассказать, чтобы тебе поверили?

Я перебрал несколько человек, но не нашел ни одной подходящей кандидатуры. Взять, к примеру, Старика - ему бы я выложил все без остатка, хотя бы потому, что я на него работал. Но ведь за один только намек на то, что происходит, он запросто может меня уволить, как последнего идиота и ничтожество.

Можно было обратиться к мэру, к шефу полиции или еще какому-нибудь блюстителю закона вроде прокурора округа или министра юстиции, но если я шепну кому-нибудь из них хоть полслова, меня быстренько выставят за дверь, как очередного сумасшедшего, или упрячут за решетку.

Есть еще сенатор Роджер Хилл, вспомнил я. Вот кто меня может выслушать.

Я протянул было руку к трубке, но сразу же отдернул ее.

Что все-таки я скажу ему, когда меня соединят с Вашингтоном?

Я мысленно представил, как будет выглядеть мое сообщение.

«Знаешь, Родж, кто-то пытается купить город. Я тайком пробрался в контору и нашел там документы. И еще там была вешалка с одеждой, коробка из-под обуви, полная кукол, и большая дыра в стене…»

Слишком уж все это было нелепо, слишком фантастично, чтоб хоть один человек отнесся к этому серьезно. Явись ко мне кто-либо с подобной историей, я бы сам решил, что у этого парня не все дома.

Прежде чем к кому-нибудь обращаться, мне необходимо собрать больше доказательств. Я должен выяснить все до конца. Чтобы я мог сообщить, кто этим занимается, как и с какой целью, причем разузнать об этом я должен как можно скорее. Я уже решил, с чего начать - с Флетчера Этвуда. Где бы он ни был, его нужно найти. О нем мне были известны два факта: у него не было телефона, и несколько лет назад он купил усадьбу «Белмонт» в предместье Тимбер Лейн. Правда, не совсем ясно, жил ли он там когда-нибудь, но тем не менее с этого можно было начать. Даже если его сейчас там нет, даже если его там вообще никогда не было, не исключено, что какая-нибудь найденная в доме мелочь может навести на его след.

На моих часах было без четверти семь - пора было ехать за Джой, и у меня уже не оставалось времени на переодевание. Чтобы Джой не ворчала, я надену чистую рубашку и сменю галстук, а остальное сойдет и так. В конце концов, не кутить же мы собрались - мы ведь ехали просто поужинать.

Войдя в спальню, я не стал включать лампу - из двери гостиной сюда падала широкая полоса света. Из ящика туалетного столика я достал рубашку, сорвал с нее целлофановую упаковку, в которой она была доставлена из прачечной, и вытащил из нее картонную прокладку. Встряхнув рубашку, я бросил ее на спинку стула и направился к стенному шкафу за галстуком. И, уже потянув к себе дверцу, я вдруг сообразил, что здесь темно и нужно включить свет, иначе я не смогу выбрать галстук.

Я успел приоткрыть дверцу шкафа на какой-нибудь фут, а вспомнив про свет, я снова закрыл ее. Сам не знаю, почему я так сделал. Ведь, отойдя на секунду к выключателю, я вполне мог бы оставить шкаф открытым.

И за то мгновение, пока он был открыт, я увидел, или почувствовал, или услышал - уж не знаю, как объяснить это ощущение, - что в темноте шкафа что-то копошится. Словно в нем меня поджидала ожившая одежда; словно галстуки на вешалке превратились в змей, висевших неподвижно как галстуки, до той поры, пока не наступит время нанести удар.

Если б я попытался захлопнуть дверцу только после того, как заметил в шкафу какое-то движение, пожалуй, было бы уже слишком поздно. Но я закрыл ее вовсе не потому, что там что-то двигалось. Я начал закрывать дверцу еще до того, как в шкафу что-то зашевелилось, - во всяком случае, раньше, чем это дошло до моего сознания.

Я попятился через всю комнату - подальше от этого кошмара, который корчился и извивался за дверцей шкафа, и в душу мне ворвался ужас, тот отчаянный, клокочущий ужас, который охватывает человека только тогда, когда на него с ненавистью оскаливается его собственный дом.

Но несмотря на этот леденящий кровь ужас, я все-таки пытался убедить себя в том, что тут какая-то ошибка: может случиться все, что угодно, только не это. Ваш стул может вырастить челюсти и укусить вас, когда вы на него присядете; у вас из-под ног смогут предательски уползать коврики; на нас может напасть ваш собственный холодильник; но ничего подобного не может произойти со стенным шкафом. Ведь шкаф - это как бы часть человека. Человек хранит в нем свою вторую, искусственную кожу, и поэтому со шкафом у него более близкие, более интимные отношения, чем со всей остальной обстановкой его жилья.

Но даже в тот момент, когда я, пытаясь свалить все на свое больное воображение, убеждал себя, что этого не может быть, из-за закрытой дверцы шкафа явственно слышался какой-то шорох и лихорадочная возня.

Это может показаться странным, но что-то неодолимо влекло меня к тому месту; словно завороженный, я почти с неохотой попятился, переступил порог спальни и остановился у двери, не в силах оторвать взгляд от мрака, в котором копошилось это таинственное нечто. Да, там что-то было; если я не сошел с ума и меня не обманывали все мои орган чувств, там, несомненно, что-то было. То, что имело отношение к замаскированному капкану и обыкновенной коробке из-под обуви, наполненной необыкновенными куклами.

Но почему это случилось именно со мной? - спросил я себя. Спору нет, после того как я взломал дверь конторы, нашел кукол и встретил девушку, заказавшую коктейль, это было бы логично. Такого рода события вполне могли привлечь ко мне внимание. Но началось-то с капкана - ведь капкан появился еще до того, как произошло все остальное.

Я напряг слух, чтобы еще раз услышать эту возню, но либо шорох стих, как только я оттуда ушел, либо я стоял слишком далеко - сейчас я ничего не услышал.

Я подошел к шкафчику, в котором хранил оружие, отпер нижний ящик, достал из него автоматический пистолет и коробку с патронами, заполнил обойму и вставил ее на место. Остальные патроны я высыпал из коробки на ладонь и отправил их в карман.

Надев пальто я опустил пистолет в правый карман. И стал искать ключи от машины.

Ни в карманах пальто, ни в карманах пиджака и брюк ключей не оказалось. Тут было кольцо с ключами от входной двери, от шкафчика с оружием, от моего редакционного стола, от моего сейфа в банке; помимо этого, на нем болталось еще с полдюжины ключей от давным-давно забытых замков - неизменная причудливая коллекция бесполезных ключей, с которыми человек обычно никак не может расстаться.

Все это было при мне, а ключи от машины бесследно исчезли.

Я осмотрел мебель, обшарил письменный стол. Поискал на кухне. Ключей нигде не было.

И, уже стоя на кухне, я наконец вспомнил, где их оставил. Теперь я знал точно, где они. Перед моим мысленным взором возникли приборный щиток, брелок с висящим на нем ключом от багажника и ключ зажигания, аккуратно вставленный в замок. Приехав сегодня к вечеру домой, я оставил их в машине. Да, вне всякого сомнения, я оставил их в машине, а такого со мной почти никогда не случалось.

Я направился к двери, но, сделав несколько шагов, остановился. Я вдруг со всей ясностью осознал, что не в силах заставить себя пойти на темную стоянку и приблизиться к машине, в замке зажигания которой уже торчит ключ.

Это было нелогично. Это было просто дико. Но я ничего не мог с собой поделать. Ничего. Не будь в машине ключей, я пошел бы не задумываясь. А то, что ключи были уже там, по какой-то непонятной, совершенно необъяснимой причине меняло все дело и внушало страх.

Ужас сковал и обезоружил меня. Я заметил, что у меня дрожат руки, но заметил только тогда, когда на них взглянул.

Часы показывали семь - Джой уже ждала меня. Она обидится и будет права.

«Ни минутой позже, - предупредила она. - Я уже успею как следует проголодаться».

Я подошел к письменному столу и протянул руку к телефону, но она замерла в воздухе, еще не коснувшись трубки. Мой мозг вдруг пронзила страшная мысль. А что, если телефон уже перестал быть телефоном? Что, если все предметы в этой комнате только кажутся тем, чем они должны быть? Что, если все они за последние несколько минут превратились в адские машины?

Опустив руку в карман, я вытащил пистолет и осторожно ткнул дулом в аппарат, но он не обернулся каким-нибудь неведомым живым существом. Передо мной был самый обыкновенный телефон.

Все еще сжимая в руке пистолет, я другой рукой поднял трубку, положил ее на стол и набрал номер.

И, уже поднеся трубку к уху, я спросил себя, что же мне все-таки ей сказать, Эта проблема разрешилась довольно просто: я назвал себя.

- Почему ты задерживаешься? - спросила она ласковее, чем обычно.

- Джой, у меня неприятности,

- Что там у тебя опять стряслось?

Это была уже насмешка! Неприятности у меня случались крайне редко.

- Я говорю серьезно, - сказал я. - Мне грозит опасность. Я не могу поехать с тобой в ресторан.

- Трусишка, - фыркнула она. - Я сама за тобой заеду.

- Джой! - вскричал я. - Погоди! Ради бога, выслушай меня. Держись от меня подальше. Поверь, я знаю, что делаю. Тебе нельзя со мной встречаться.

- В чем дело, Паркер? Какие неприятности?

Голос ее звучал еще спокойно, но я уже уловил в нем тревожные нотки.

- Не знаю! - в отчаянии воскликнул я. - Понимаешь, что-то происходит. Что-то опасное и непонятное. Ты мне не поверишь, если я расскажу тебе. И никто не поверит. Я займусь расследованием, но мне не хочется, чтобы в этом была замешана ты. Может быть, завтра я сам себе покажусь полнейшим болваном, но…

- Паркер, ты трезв?

- К величайшему сожалению, - ответил я.

- А ты здоров? Как ты себя чувствуешь сейчас?

- Прекрасно, - сказал я. - Только что-то скрывается в стенном шкафу, а в коридоре за дверью недавно стоял капкан, и еще я нашел коробку с куклами…

Я осекся, и мне захотелось вырвать себе язык. Черт меня дернул заговорить об этом. Ведь я не собирался ей ничего рассказывать.

- Никуда не уходи, - приказала сна. - Через минуту я буду у тебя.

- Джой! - крикнул я. - Джой, не делай этого!

Но телефон молчал.

Я в отчаянии бросил трубку, но тут же снова поднял ее и набрал номер Джой.

Безмозглый кретин, - проклинал я себя. Я обязан был как-то остановить ее.

В трубке раздались гудки. Они следовали бесконечной чередой, и в их звуке была какая-то пугающая пустота. Гудок за гудком, гудок за гудком - и никакого ответа.

Я ел себя поедом за то, что проговорился. Мне следовало притвориться мертвецки пьяным, неспособным выйти из дома; обидевшись, она бы наверняка бросила трубку - и тогда все было бы в порядке. Или, на худой конец, я должен был придумать какую-нибудь более или менее правдоподобную историю, но на это у меня не оставалось времени. Вдобавок от страха у меня в голове была полная каша. Я и сейчас еще был слишком испуган, чтобы как следует собраться с мыслями.

Положив трубку на рычаг, я схватил шляпу и бросился к двери. У самого порога я на секунду остановился и, обернувшись, окинул взглядом комнату. И теперь она показалась мне совсем чужой, словно я попал сюда чисто случайно и вижу ее впервые, и из всех углов мне слышался какой-то шелест, шепот и едва уловимый шорох.

Я распахнул дверь, вылетел в коридор и с топотом помчался вниз по лестнице. И даже на бегу меня мучила мысль: какая же часть этого едва уловимого скользящего шороха, наполнявшего комнату, существовала в действительности, а какая - в моем воображении?

Я миновал вестибюль, выскочил из дома и через секунду уже был на тротуаре.

Стоял теплый безветренный вечер, в воздухе тянуло дымком тлеющих листьев.

На улице послышалось какое-то постукивание - странный, быстрый ритмичный перестук, - и из-за угла дома, из аллеи, которая вела к стоянке, показался огромный пес. Он был в благодушном настроении, помахивал хвостом, и в его подпрыгивающей походке сквозила даже некоторая игривость. Размером он был с теленка, лохмат до бесформенности, и казалось, будто, он вынырнул прямо из осенних лучей сегодняшнего послеполуденного солнца.

- Здравствуй, песик, - сказал я, и он подбежал ко мне, со счастливым видом уселся у моих ног и в собачьем экстазе заколотил своим увесистым хвостом по асфальту.

Я протянул было руку, чтобы погладить его, но не успел - по улице с рокотом мчалась машина; она круто развернулась и остановилась как раз напротив нас.

Открылась дверца.

- Садись, - приказал голос Джой. - И поехали отсюда.