"Николай Михайлович Почивалин. Жил человек (Роман по заказу)" - читать интересную книгу автора

что столько ему быть не может. Хороший костюм, белая сорочка с модным
разлапистым галстуком, по-юношески свежее лицо, пусть и озабоченное, с
резкими сильными чертами, вроде напустил на себя малость, все по той же
молодости, - одним словом, секретарь райкома комсомола - в самый бы раз,
но никак уж не руководитель солидной партийной организации района.
Помогает такому впечатлению и то, что секретарское кресло за поперечным, к
нашему, столом пустует - кажется, что хозяин кабинета вышел и мы вдвоем
поджидаем его.
- Иван Константинович, - обком, - приоткрыв дверь, докладывает полная
секретарша.
Извинившись, Голованов идет к телефону; разговор затягивается - судя по
коротким ответам - о предстоящем пленуме. Подхожу к окну с раздвинутыми
легкими зеленоватыми шторами; отсюда, с третьего этажа, виден райкомовский
двор - с гаражом в углу, коричневыми яблонями и черными прошлогодними
клумбами - общественной заботой аппарата райкома; дальше - холмистая
равнина сухих разноцветных крыш, железных и шиферных; еще дальше, на
горизонте, - солнечная голубоватая дымка талых, на месяц раньше
закурившихся полей, - туда, вероятно, и смотрел перед моим приходом
Голованов.
Что-то в его настроении неуловимо меняется, не возвращается он и к
прерванному звонком разговору, к своим постоянным заботам.
- Эх, написали бы вы, - напористо предлагает он. - Есть тут у нас одна
доярочка - золото девка!
Объясняю, что поездка моя связана с письмом из детского дома,
спрашиваю, знал ли он бывшего директора Сергея Николаевича Орлова.
- Орлова? - удивленно спрашивает Голованов.
На его резко очерченном лице так же резко происходит и смена выражений,
о значении их даже предполагать не нужно - так очевидны, понятны они.
Только что изумленно взлетевшие брови его сосредоточенно, в раздумье
выравниваются, на переносье набегает, потом четко обозначается поперечная
складка, медленно выпустившие глубокую затяжку дыма широкие губы сурово
сжимаются, - минуту назад сидевший передо мной юноша становится за эту же
минуту старше.
- Еще бы не знал! - По крутой, чисто выбритой скуле Голованова
перекатывается малиновый желвак. - Такая она штука - жизнь. У каждого дня
свои заботы, все вскачь, вскачь... Вот вы назвали - Орлов, а я и опешил: о
ком он? Всего ничего и прошло-то, год какой-нибудь, а он у меня уже - вот
тут, в черепушке, - в других списках. В списанных. Не сразу оттуда и
извлек... Хотя иной раз сам сижу на активе и машинально глазами по рядам
зыркаю: он-то, мол, где?..
Голованов поднимается, шагает по кабинету, изредка подходя к столу
сбить с сигареты пепел, я молча следую за ним взглядом.
- Правильное они вам письмо прислали. Считайте, что и весь райком под
ним подписался. - И недоуменно пожимает плечами: - Черт, как неразборчиво
получается, несправедливо! Один - ну пустышка совсем, ну никчемный! - до
глубокой старости живет. Хотя содержание, вся польза от него людям - как
от одуванчика: фу - и пусто! А такой, как Орлов, - сгорает. Пятьдесят семь
- разве это старость? Опыт, зрелость... Не подумайте, что я против
старцев. Сами еще, может, будем. Пускай живут - прокормим. Есть среди них
- на сто лет наперед наработали. А то, что Орлов делал, - дороже всего.