"Николай Михайлович Почивалин. Жил человек (Роман по заказу)" - читать интересную книгу автора

Мороз трахнет - последние озимые выбьет. Вся надежда на яровые, а влаги -
кот наплакал.
- Монолиты брали?
- Брали. - кивает Голованов. - Пока нормально.
Монолиты - это пробный выруб зимующих посевов, который помещается в
тепло, и по тому, как растения оживают, идут в рост, определяют, как они
перенесли холода.
И тут я хочу сделать небольшое отступление. Недавно я получил
читательский отклик на одну из своих книг, посвященную людям колхозной
деревни. Отклик очень доброжелательный, автор, научный работник, толково
подметил некоторые опечатки и несуразности, пожелал, в заключение,
"дальнейших творческих успехов". В общем, все было бы хорошо и привычно,
когда б не начальная фраза письма, - пробежав до конца, я снова вернулся к
ней: "Я - коренной москвич и разные там яровые, озимые и прочие
сельскохозяйственные премудрости меня никогда не интересовали и никогда
интересовать не будут". Подумалось: если это некоторое кокетство, шутка,
тогда ладно, ничего, бывают шутки и похуже. Но есля такое признать всерьез
- не смолчу.
Общеизвестно, что одним из чудесных достоинств нашей советской
литературы является ее глубинная, на общности интересов основанная связь с
читателями, некая постоянно и активно действующая энергетическая цепь:
читатель - писатель, заменившая дореволюционное безмускульное
соотношение: писатель пописывает - читатель почитывает. И все-таки цепь
эта, на мой взгляд, действует несколько односторонне, все больше от полюса
читателя. Читательские отзывы охотно печатают газеты и журналы; читатель
подмечает, советует, критикует, случается - учит, как случается иногда - и
невпопад. Реже читателю отвечает литератор. Так вот, воспользовавшись
редким случаем, публично отвечу своему корреспонденту:
покоробило меня такое пренебрежение к озимым, яровым и, пользуясь вашим
выражением, к прочим сельскохозяйственным премудростям, послышался мне за
этими словами самодовольный обывательский голос - моя хата с краю. Резко,
обидно? А не обидно, не оскорбительно тгчкое - к людям, которые выращивают
тот самый хлеб, что мы с вами преспокойно покупаем в булочных? Задело меня
и упоминание, что вы - коренной москвич: неча бы подчеркивать, клепать на
город, который поболе других думает о деревне и помогает ей. Я тоже не сею
и не жну, но знаю, что без озимых и яровых не смог бы писать, как не
смогли бы л вы вести свою научную, охотно допускаю - очень важную и нужную
работу: не станем забывать, что сеют хлеб не по Садовому кольцу. Вот так,
дорогой товарищ... чуть было не назвал вашу фамилию - и не стал: пусть те,
кто также щеголяет своей незаинтересованностью и непричастностью к жизни
села, поставят свою собственную.
- А что синоптики обещают? - продолжаем мы свой разговор.
- До конца месяца все то же. - Голованов кивает в сторону окна, косая
черная прядь волос взлетает и снова резко падает на широкий лоб. - Так
скоро гребни подсыхать начнут.
- Скверно.
Сидим за длинным столом, отнесенным в сторону от служебного
секретарского, массивная хрустальная пепельница перед нами потихоньку
заполняется окурками. Посматриваю на Голованова, не перестаю удивляться,
как молодо он выглядит - лет на двадцать пять, не больше, хотя понимаю,