"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

однажды на таком же маленьком разъезде при двухминутной стоянке
пассажирского поезда две таких же девчонки-подружки помахали высунувшемуся
из вагонного окна в лунный вечер солдату, отслужившему действительную.
"Эх, позвали бы, - остался!" - сахарно заскалил он зубы. "И то, -
оставайся", - поманили девчонки. Солдат на ходу выкинул из тамбура
деревянный, обитый полосками жести сундучок, спрыгнул под одобрительный
хохот всего вагона сам, - через полгода он женился на одной из этих
девчат, народил с ней сынов и дочек, стал прославленным директором
прославленного степного совхоза...
Вспомнил эту историю и по недавно обозначившейся привычке непроизвольно
покряхтел: ох-хо-хо, теперь-то эдак не выпрыгнешь, отпрыгали свое! Теперь
если и выйдешь на промежуточной станции, - на сон грядущий свежим воздухом
подышать, так заранее сверившись с расписанием, да из тамбура прямо на
подплывшую впритирочку платформу шагнешь, да самое большее - до газетного
киоска, тут же, на перроне, от вагона удалившись...
Покончив с обедом, сосед по столику аккуратно, ттад пепельницей, размял
"Шипку", попросил спичку. Мат лнально, протягивая коробок, отметил, что он
вообще аккуратист: ровнехонько, как по линейке, подрезанные виски,
тщательно закатанные рукава модной, в широкую полоску розовой рубахи,
аккуратно, наконец, крест-накрест сложены на тарелке нож и вилка с
деликатно отложенным кусочком хлеба.
Перехватив этот последний, низовой взгляд, сосед истолковал его
по-своему.
- Верная примета: не оставляют после себя ни корочки или очень пожилые
люди, или по-настоящему пережившие войну. Ценю, а сам забываю.
- Откуда такая точность? - рассмеялся я. - По возрасту вы ни к той, ни
к другой категории не относитесь как будто.
- Элементарные наблюдения. - Широкие, розовые в полоску плечи соседа
поднялись и опустились. - Хотя войну и сам немного помню... Правильнее
сказать - какие-то отголоски ее.
Колючие рыжеватые его брови, похожие на выжженные солнцем кустики
шиповника, поначалу действительно создавали впечатление замкнутости,
недоступности, если б не разлитая под ними ясная и добродушная голубизна
глаз - сейчас в них, когда наши взгляды сошлись напрямую, накапливались,
подрагивали смешинки.
- Вот вам первый отголосок. Самый, пожалуй, неизгладимый... Вскоре
после войны пошел я в пятый класс.
Жил я в селе, должен сказать. И в тот же день - новый для нас предмет:
немецкий язык. Вошел преподаватель - мы, мальчишки, так в него глазами и
впились. Представляете - ну как с обложки журнала. Молодой, чубатый, на
груди медали звенят. Гимнастерка - в рюмочку. Офицерский ремень с
портупеей. Рта еще открыть не успел, а уже покорил нас. Прошелся,
хромовыми сапогами поскрипел, остановился и говорит: "Вот что, пацаны.
Русскому человеку прежде всего нужно знать два немецких слова: хенде хох -
руки вверх! И при этом автомат наизготовку де-ржи. Был у меня на фронте
дружок..." До конца урока узнали мы еще несколько немецких слов. В том же
роде. Хальт - стой. Да шпрехать - говорить по-немецки - эдакий весьма
вольный русицизм, от глагола "шпрехен".
Голубые озерца под колючими рыжеватыми кустиками бровей вызолотила
улыбка, она же смягчила, разгладила крутые, чисто выбритые скулы, - в