"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

спокойном, несколько замкнутом лице сорокалетнего человека на мгновение
возникло, проступило что-то озорное, мальчишеское.
- Проучил он нас таким образом недели две и исчез.
Позже его у нас на деревне иначе, как арапом, не называли. С оттенком
какого-то даже восхищения: ну и арап!
А я вам совершенно искренне скажу: как бы там ни называли, но я никогда
потом не встречал ни одного педагога, который бы так молниеносно завоевал
внимание и сердца своих учеников!
Мы посмеялись; почти не сомневаясь в ответе, я поинтересовался:
- Вы - педагог?
- С вашего разрешения, - подтвердил он, наклонив крупную рыжеватую
голову. Он допил пиво, аккуратно и сосредоточенно сбил в пепельницу пепел
с сигареты; крутые, чисто выбритые скулы его снова отвердели, из-под
колючих клочкастых бровей глаза его глянули спокойно и неулыбчиво - так
меняется, темнеет озеро, когда с его поверхности, переместившись, уходит
солнце.
- Или вот еще один - отголосок. Правда - несколько иного плана. Не
такой радужный... Что-то на втором либо на третьем году войны - я-то
совсем мальчонкой был. Пахали мы с матерью поле под картошку. На своей
корове. Все там же - в нашей подмосковной деревне. Пахала, конечно, мать,
я сбоку босиком бегал. То прутиком Зорьку нашу стегну, то по боку глажу -
жалел. Не хотела она ходить, мычала... И вот остановилась неподалеку, на
дороге, машина. Черная, длинная - по земле прямо распластанная. Вышли из
нее люди - в светлых плащах, в шляпах. Фотоаппаратами щелкают,
посмеиваются.
А рядом с нами дядя Ваня пахал - зимой только с фронта пришел. Без
ноги. Да еще, рассказывали, сильно контуженный, - припадки у него
случались. И пахал-то, кстати, даже не на корове - чуть не на теленке. Как
увидел этих, с фотоаппаратами, не наших, - схватил вилы и к ним. Лицо
перекошено, серый весь, культей своей деревянной проваливается и бежит.
Мать у него на вилах повисла и кричит - тоненько так: "Опомнись, чумовой!
Пускай они, ироды, нуждой нашей подавятся! Горем нашим!.."
Сосед мой крепко, с силой потер резко срезанный подбородок; только что
сдержанно-напряженный голос его прозвучал со спокойной горчинкой:
- Больше такой молодой и красивой - как тогда - я своей матери уже не
помню. Как провал в памяти. Потом, как и теперь, она всегда была
одинаковая - старенькая, ласковая, тихая. Молодым отец остался - на
фотографии.
Подошла рассчитаться, молниеносно орудуя крохотными пластмассовыми
счетами, официантка; и тут же к собеседнику моему подсел - плюхнулся
налитый жирком и энергией черноволосый дядька в белоснежной, с кружевной
отделкой, сорочке. Стул, стол да и весь вагон, мне показалось, при его
приземлении ощутимо качнулись.
- Вот что, дорогуша, - придержав могучей ладонью пухлый локоток
официантки, - как свой своему, - уверенно сказал он: - Выставь сначала с
дюжинку "жигулевского". Потом сбегай на кухню, попроси, чтоб организовали
что-нибудь подходящее. Какой-никакой осетринкисеврюжки. Что?.. Это
понятно, что нет. А ты им передай:
сам, мол, он директор базы, - знает, как из нету красную икорку
сорганизовать. В долгу не останусь и ты в накладе не будешь. Развеяться