"Николай Михайлович Почивалин. Когда идет поезд (рассказ)" - читать интересную книгу автора

она прошла мимо, пахнуло какими-то духами.
Еще не зная зачем, Михаил Петрович двинулся по тропке, свернул за угол:
в глубине двора, стыдливо спрятавшись за пятиэтажным красавцем, достаивал
свой век деревянный двухэтажный флигелек.
Боже, но какой же он старый! Подслеповатые оконца первого этажа почти
наполовину вросли в землю, ржавая водосточная труба разошлась на стыках, и
даже крестовина телевизионной антенны на темной прогнувшейся крыше
воспринималась не как деталь современности, а как некий скорбный знак,
венчающий ушедшее... Как бы дополняя этот общий темный фон, против входа
торчал косо срезанный, прочерневший от времени дуплистый пень. "Ветла! -
пронеслось в голове у Михаила Петровича. - А ведь какая же она высокая и
тенистая была!.."
Человек с отлично натренированным дыханием, Михаил Петрович
почувствовал вдруг странную одышку, сердце у него тихонько заныло - может
быть, в смутном ожидании чего-то грустного и непоправимого...
- Можно, можно! - в ответ на стук почти тотчас донесся приглушенный
голос; обшитая потрескавшейся клеенкой дверь раскрылась.
Пожилая женщина в белом платочке, из-под которого виднелись рыжеватые с
проседью волосы, и в коричневой вязаной кофте, надетой поверх платья,
смотрела на Михаила Петровича с легким удивлением. Раньше она была
тоненькая, с тяжелыми темными косами, словно оттягивающими назад голову, и
чаще всего в своем любимом наряде: в белой шуршащей кофточке, в длинной
черной юбке и высоких шнурованных ботинках на твердых, дробно
постукивающих каблуках.
- Таня... Татьяна Андреевна...
В ту весну, перед отъездом, Михаил зачастил сюда, - нет, считалось, не
к ней, а к ее отцу, дяде Андрею, и, пока тот, держа во рту гвоздики и
что-то мурлыча, не впервой латал его ботинки, Михаил разговаривал с
Татьяной.
Она была побойчее и поученее его, - только окончив девятилетку,
собиралась поступать в педагогическое училище, - и каждый раз показывала
Михаилу какую-нибудь новую книжку. Он бережно листал страницы успевшими
уже затвердеть от металла пальцами и, переставая дышать, ловил на своей
шее теплое дыхание девушки. Если в такое мгновение она спрашивала его о
чем-нибудь, он отвечал явно невпопад, - серые глаза Татьяны озорно и
ласково смеялись... В день отъезда дядя Андрей в последний раз, на дорогу,
залатал Мишкины ботинки - на них после этого от прежних остались одни
дырки для шнурков, - Татьяна проводила его на крыльцо.
- Едешь, значит? - негромко спросила она, серые ее глаза в этот раз не
смеялись.
- Еду.
- А назад приедешь?
- Что ж не приехать, - беспечно ответил Михаил, - Чай, не вековать же
там...
В Москве он часто вспоминал ее, несколько раз порывался написать
письмо, и всегда его что-то останавливало. "Больно я ей нужен, тюха
такой!" - ругал он себя за нерешительность. Думал о ней много позже,
обзаведясь уже новыми друзьями и начав учиться петь. "Ничего ведь между
нами и сказано не было", - испытывая временами необъяснимую душевную
неловкость, размышлял он, не догадываясь, кажется, что теперь уже ищет