"Николай Михайлович Почивалин. Цветут липы (рассказ)" - читать интересную книгу автора

Дождь прибывает, ровный, спорый; иной раз теплые капли залетают и сюда,
под навес, на руки, но шевелиться не хочется. В зыбкой струистой темноте,
наполненной монотонными шорохами дождя, смутно белеют липы.
- Как по заказу - под налив, - довольно говорит Алексей.
У него на все чисто хозяйский, практический взгляд, это понятно. Дождь
- под налив, липы цветут - хороший медосбор будет. Но есть же в ровном
шуме дождя, в слабом лепетании мокрой листвы, в тех же смутно белеющих под
дождем липах и что-то еще - менее материальное, но более значительное. И
тут же, противореча сам себе, удивляюсь, слыша, как Алексей вздыхает.
- Ты что это?
- Да так... Липы вот напомнили. - Алексей вытягивается на топчане,
закинув руки за голову, - теперь я сижу у него в ногах, - спрашивает: - Ты
в армию сразу после школы загремел?
- Да, а что?
- А меня не взяли, семнадцати еще не было. Год в колхозе еще работал.
- Ну и что?
- Да ничего, конечно... Попробовал в городе в контору устроиться - не
поглянулось. Уехал в свою деревню, А у нас эвакуированные живут. Мать с
дочкой, москвички. Аня - дочку звали, помоложе меня еще была. Шестнадцать
при мне же и отметили... Сначала-то ничего такого и не было. Ну, живет
себе, и ладно. Разговаривать, конечно, приходилось - под одной крышей
как-никак. Особенно вечерами, как все сойдутся. Затопят печку, дверцу
откроют и сидят, на огонь смотрят. С керосином уже и тогда скупо было...
Или еще помню: у окошка, в кухне. Стекло все как есть во льду, сверху
донизу, а снаружи - луна. Вот оно и светится... Анька сидит, на плечах у
нее ватник, руки на коленках сложены, лицо от луны-то белое-белое, а глаза
почти закрыты. И рассказывает что-нибудь... Про Третьяковку, про Большой
театр, про свою Брестскую улицу, на которой они жили. Или книжки какие
пересказывает - читала она побольше моего, много знала. Не гляди, что
только девятый кончила. В ту зиму и вовсе не училась. До города-то -
одиннадцать километров, не разбежишься по зиме. А квартиру снимать не на
что. Обе с матерью на телятнике работали, - все потеплей, чем на стуже...
Рассказывает Алексей негромко и, кажется, скорей самому себе, чем мне.
По началу уже догадываюсь, что вспоминает он простенькую бесхитростную
историю, какая у каждого есть за плечами. Встретил в юности девушку, и,
как чаще всего бывает, ничего из этого не получилось. Сужу так хотя бы
потому, что давно знаю Марию Яковлевну, его супругу; с большим вниманием я
прислушиваюсь к шуму дождя, нежели к голосу Алексея, потихоньку позевываю.
- Ты слушаешь, что ли? - подозрительно спрашивает он.
- Конечно, слушаю, - как можно убедительней говорю я.
- "Конечно, конечно"! - передразнивает Алексей. - В школе-то я потише
вас всех был. Стишков, как некоторые, не строчил, на свидания не бегал,
- Да ладно тебе!
- Если ладно, тогда не зевай, а слушай. Говорю тебе - в первый раз
влюбился! - Насмешливо-задиристые нотки в голосе Алексея явно деланны и
тут же исчезают вовсе. - Ни осенью, ни зимой ничего такого не было. А с
весны и началось! Будто до этого никогда и не виделись, не в одном дому
жили. Как вечер, так на улицу. То за околицу, то на гору, то на речку -
чаще всего. Особенно как отсеялись и посвободней стало. За день
намотаешься так, что ноги гудят, по радио сводки одна другой хуже, в иных