"Николай Михайлович Почивалин. Цветут липы (рассказ)" - читать интересную книгу автора

домах и голосят уже - "похоронки" получили, а мы ровно ослепли да оглохли.
Ничего не видим, никого не слышим. Самих себя только. И чтоб там
целовались, обнимались - ни-ни! Отвяжу чью-нибудь лодку, вспрыгнем - и за
весла. Когда говорим, когда молчим. Когда гребу, когда брошу, и несет нас,
покачивает... Как сейчас вижу:
деревья по берегам - черные, в воде - то звездочки плавают, то лунная
дорожка блестит... Когда только руку подашь - помочь сойти, тогда только
до нее и дотронешься.
И без всего этого хорошо нам было. Да ведь чудно как - словно, говорю,
не в одном дому жили! Вернемся, как светать уж начинает, и с речки
домой-то - порознь. Сначала она - напрямки через улицу. Потом, погодя, - я
уж, задами да на сеновал. Час, может, какой и поспишь-то.
А она, случалось и прямо на телятник бежала...
После внушения я слушаю повнимательней и, удивительно, что, хотя
Алексей ни словом, кажется, не обмолвился, какая она, эта Аня, отчетливо
представляю ее. Вот она выпрыгнула из качнувшейся лодки, натянув коленями
узкий подол льняного, со скромным квадратным вырезом на груди платья -
какие носили до войны, - чуть исподлобья и чуть улыбнувшись, взглянула на
длинного, наголо остриженного Алексея и побежала по мокрой от росы траве.
Длшгаоногая, легкая, с тяжелой светлой косой, покачивающейся меж острых
лопаток, - еще не совсем женщина, но уже и не девочка-школьница. Может
быть, я встречал ее на той же Брестской, которую по случайности знаю? Или,
по своеволию своему, память подкидывает что-то из собственной такой
далекой юности?
- Сейчас вот думаю - о чем столько говорить могли? - продолжает
Алексей, смущенно усмехнувшись. - А ведь говорили, и хорошо так! Будто
даже слова помню, только вместе их не соберу... В последний раз вот эдак
же заплыли, и дождик нас застал. Светать уж начинало... Выскочили да под
деревья. А они - липы, да так же, как сейчас, в цвету все, будто их медом
обрызгали. Аж зябко как-то! И тут, понимаешь, поцеловал я ее. Не обнял, не
прижался, а прямо так - голову вытянул и поцеловал. И она меня так же
поцеловала. Потом сразу в лодку - и айда гнать против течения, чтоб
успеть... Ну и успел - в самый аккурат. Чуть не с лодки да с мешком в
военкомат - пожалуйста, бриться! Даже попрощатьсято толком не довелось: на
людях да все тычком: скорей, скорей, подвода ждет. За руки подержались, в
глаза друг дружке глянули, и все. Словно чувствовали: навсегда уж.
Алексей, неопределенно хмыкнув, молчит. Я и ожидал, что рассказ его
примерно так и кончится, и все-таки разочарован. Вероятно, потому, что все
подобные истории, которые, повторяю, почти у каждого есть в прошлом,
заканчивались обычно так же.
- Ты думаешь, на том все и кончилось? - неожиданно спрашивает Алексей.
Он садится; в легком шуме затихающего дождя отчетливо звучит его короткий
смешок. - Сказка-то с продолжением... Вспоминать, признаться тебе,
вспоминал, только нечасто, под настроение.
Крутился в те годы в своем "Новом свете" волчком, сам знаешь. Думал, уж
и вовсе забыл. А потом, после сорока, - на тебе! - вспомнил. Тут уж мне,
правда, полегче стало. Одолел свою заочную мороку - диплом получил, дела
на лад пошли - вот вроде и оглянулся. Все, что прежде-то проглядел,
увидал, как заново. Поехал в Москву на Выставку, побывал, где надо, и
давай по горсправкам околачиваться. Трудность, понимаешь, в том была, что