"Николай Михайлович Почивалин. Цветут липы (рассказ)" - читать интересную книгу автора

понимаешь, - Не надо мне вашей выгоды. И дома вашего не надо! -
отчаявшись, выпаливает девушка, под взлетевшими стрелками ее бровей снова
загораются синие дерзкие огоньки. - Ничего мне от вас не надо!
В отповеди девушки Алексею чудится иной, скрытый смысл: он расстегивает
на рубашке третью пуговку, с горечью говорит:
- Плюешь ты на колхоз, Козырева, не дорог он тебе.
И на нас на всех плюешь тоже.
- А держать не имеете права! - не слушает та. - Все равно уеду.
Распишусь и уеду. Нет такого закона!
- Зачем же ты ко мне пришла? - спокойно, с затаенной угрозой спрашивает
председатель.
- Я хотела, чтоб по-хорошему, - по инерции запальчиво отвечает девушка.
- Ах, по-хорошему! - взрывается Алексей, веснушки на его лице, шее, на
треугольнике груди, открытом расстегнутой рубахой, становятся еще
огнистей. - Чтоб мы вас тут поздравили, обласкали! За то, что вы нам фигу
показали, да? Что лучшую доярку отпустили, да? И вприсядку! Отдай жену
дяде, а сам иди...
Алексей вовремя спохватывается, раздраженно машет рукой:
- Иди, Козырева, не получится у нас разговора.
- Ну и пожалуйста!
Круто повернувшись, девушка идет к двери, оглядьь вается и хлопает ею
так, что стеклянные подвески незамысловатой люстры жалобно звякают.
Опасливо поглядев вверх, Алексей выскакивает из-за стола, ходит по
кабинету - половицы под его тяжелыми шагами поскрипывают.
- А ведь она права, - говорю я. - Это любовь.
- Иди ты! - обрывает Алексей, продолжая мерить кабинет от стены до
стены, и зло хлопает себя по красному загривку. - Вот она у меня где -
лирика эта твоя! Ты что ж, думаешь, что я ни черта не смыслю? Людей
отпускать в город надо, знаю. И отпускаем. И по вербовке, и так. Я за эту
Козыреву пятерых других отдам, понял?
Лучшая доярка, говорю тебе. Зарез мне без нее будет.
За срыв в животноводстве не тебя, а меня на ковер поставят! Правда, что
другим отдай, а сам радуйся!
- Ты не так ей ляпнул, девушке-то! - напоминаю я. - И вообще должен
сказать: пересаливаешь ты в своих речениях. Чуть что, и ахнешь.
- Да? - Алексей секунду-другую изумленно помаргивает густыми рыжими
ресницами, широко и смущенно ухмыляется. - Похоже, разбаловался, надо
язычок-то прикусить! Знаешь ведь как? Приходит бригадир, спрашивает: так
твою разэдак - что делать? Разэдак твою так, говорю, вот как делай. Все и
понятно, никаких лишних слов не надо.
Посмеиваясь, он выглядывает в приемную и, убедившись, что посетителей
больше нет, довольно поводит широкими плечами; тонкая нейлоновая рубашка
на нем потрескивает, и кажется, вот-вот лопнет.
- Все! Закатимся мы сейчас с тобой на свежую ушицу. Жена - из дому, муж
- на сторону. Подъем!
Это у него тоже новое, недавно появившееся: уверенность, смелость, с
которой разрешает себе в конце недели отдохнуть, уехать, зная, что и без
него все будет в порядке. В штате колхоза имеются теперь должности, о
которых прежде на селе и понятия не имели: экономист, плановик, главный
инженер, - есть на кого положиться.