"Эдгар Алан По. Длинный ларь" - читать интересную книгу автора

заблагорассудится, в шумном обществе, собиравшемся в салоне.
Из всего, что я видел и слышал, я заключил, что художник по какой-то
непонятной прихоти судьбы или, возможно, в порыве слепой и восторженной
страсти связал себя с существом, стоящим значительно ниже его, что и привело
к естественному результату - скорому и полному отвращению. Я всем сердцем
жалел его - и все же не мог по одному этому простить ему скрытности
относительно "Тайной вечери". За это я положил еще с ним рассчитаться.
Однажды он вышел из своей каюты и я, взяв его, как обычно, под руку,
стал прогуливаться с ним по палубе. Он был все в том же мрачном расположении
духа, которое, правда, в данных обстоятельствах казалось мне вполне
объяснимым. Говорил он мало - и то хмуро и с явным усилием. Раза два я
рискнул пошутить, но он только криво улыбнулся в ответ. Бедняга! - я
вспомнил о его жене и подивился, как он вообще может притворяться веселым. Я
решился дать ему осторожно понять скрытыми намеками и двусмысленными
замечаниями на тему о длинном ларе, что совсем не так уж прост, чтобы стать
жертвой его невинной мистификации. Для начала я намеревался намекнуть, что
кое-что подозреваю. Я сказал что-то о "необычайной форме этого ларя", притом
ухмыльнулся, подмигнул и легонько ткнул его пальцем в грудь.
Невинная эта шутка вызвала, однако, такую реакцию, что мне немедленно
стало ясно: Уайетт, конечно, сошел с ума. Сначала он уставился на меня так,
словно не понимал, что я нашел тут смешного; но по мере того, как смысл моих
слов медленно проникал в его сознание, глаза его выходили из орбит. Он
побагровел, потом побледнел, как мертвец, - затем, словно развеселясь от
моего намека, разразился безудержным смехом, который, к величайшему моему
удивлению, продолжался, все усиливаясь, минут десять или того более. В
заключение он ринулся ничком на палубу. Я кинулся его поднимать - он казался
мертвым.
Я кликнул на помощь, и с величайшим трудом мы привели его в чувство.
Опомнившись, он что-то долго и невнятно говорил. Наконец, ему пустили кровь
и уложили в постель. На следующее утро он был совершенно здоров, во всяком
случае, физически. О рассудке его я, конечно, не говорю. Во всю остальную
часть пути я его избегал, следуя совету капитана, который, казалось,
разделял мои опасения относительно безумия Уайетта, но просил не говорить об
этом ни одной душе на борту.
Вскоре после этого случая произошли некоторые другие события, которые
лишь усилили владевшее мною любопытство. Вот что, в частности, произошло. Я
нервничал - пия слишком много крепкого зеленого чая и плохо спал ночь -
вернее, две ночи я, можно сказать, не спал вовсе. А надо вам заметить, что
моя каюта выходила в салон, или в столовую, как, впрочем, каюты всех
холостяков на корабле. Три каюты, которые занимал Уайетт, сообщались с
холлом, который отделяла от салона тонкая раздвижная дверь, никогда не
запиравшаяся даже ночью. Так как мы почти постоянно шли под ветром, и притом
нешуточным, корабль сильно кренился на борт; когда ветер бил в правый борт,
дверь в салон отъезжала в сторону, да так и оставалась, ибо никому не
хотелось вставать и закрывать ее снова. Когда же раздвижная дверь и дверь в
мою каюту были открыты (а моя дверь из-за жары стояла всегда открытой), мне
с моей койки был виден холл или, вернее, та его часть, где находились двери
кают мистера Уайетта. Так вот, в те две ночи (правда, они шли не подряд одна
за другой), когда я не мог заснуть, я ясно видел, как часов в одиннадцать
миссис Уайетт появлялась, крадучись, из каюты мистера Уайетта, своего мужа,