"Эдгар Аллан По. Поместье Арнгейм" - читать интересную книгу автора

причинам, в конце концов убеждавшим меня в его правоте. Наконец мы
достигли возвышенного плоскогорья, отличающегося удивительно плодородной
землею и очень красивого, откуда открывался панорамический вид обширнее
того, что открывается с Этны, и, по мнению Эллисона, равно как и моему,
превосходящий вид с прославленной горы в отношении всех истинных элементов
живописного.
"Я сознаю, - сказал искатель, вздохнув с глубоким удовлетворением,
после того как зачарованно взирал на эту сцену около часа, - я знаю, что
здесь на моем месте девять десятых из самых придирчивых ничего бы не
пожелали. Панорама воистину великолепна, и я восторгался бы ею, если бы
великолепие ее не было бы чрезмерно. Вкус всех когда-либо знакомых мне
архитекторов заставляет их ради "вида" помещать здания на вершинах холмов.
Ошибка очевидна. Величие в любом своем выражении, особенно же в смысле
протяженности, удивляет и волнует, а затем утомляет и гнетет. Для
недолгого впечатления не может быть ничего лучшего, но для постоянного
созерцания ничего худшего. А для постоянного созерцания самый
нежелательный вид грандиозности - это грандиозность протяженности, а
худший вид протяженности - это расстояние. Оно враждебно чувству и
ощущению замкнутости - чувству и ощущению, которые мы пытаемся
удовлетворить, когда удаляемся "на покой в деревню". Смотря с горной
вершины, мы не можем не почувствовать себя затерянными в пространстве.
Павшие духом избегают подобных видов, как чумы".
Только к концу четвертого года наших поисков мы нашли местность,
которою Эллисон остался доволен. Разумеется, излишне говорить, где она
расположена. Недавняя смерть моего друга привела к тому, что некоторому
разряду посетителей был открыт доступ в его поместье Арнгейм, и оно
снискало себе род утаенной славы, хотя и значительно большей по степени,
но сходной по характеру со славою, которою так долго отличался Фонтхилл.
Обычно к Арнгейму приближались по реке. Посетитель покидал город
ранним утром. До полудня он следовал между берегов, исполненных спокойной,
безмятежной красоты, на которых паслись бесчисленные стада овец - белые
пятна среди яркой зелени холмистых лугов. Постепенно создавалось
впечатление, будто из края землепашцев мы переходим в более дикий,
пастушеский, - и впечатление это понемногу растворялось в чувстве
замкнутости - а там и в сознании уединения. По мере того, как приближался
вечер, русло сужалось; берега делались все более и более обрывисты,
покрыты более густой, буйной и суровой по окраске растительностью. Вода
становилась прозрачнее. Поток струился по тысяче излучин, так что вперед
было видно не далее чем на фурлонг. Каждое мгновение судно казалось
заключенным в заколдованный круг, обнесенный непреодолимыми и
непроницаемыми стенами из листвы, накрытый крышею из ультрамаринового
атласа и без пола, а киль с завидной ловкостью балансировал на киле
призрачной ладьи, которая, перевернувшись по какой-то случайности вверх
дном, плыла, постоянно сопутствуя настоящему судну ради того, чтобы
держать его на поверхности.
Теперь русло проходило по ущелью - пусть термин этот не вполне
годится, я употребляю его лишь потому, что в языке нет слова, которое
лучше бы обозначило самую примечательную, хотя и не самую характерную
черту местности. На ущелье она походила лишь высотою и параллельностью
берегов, и ничем другим. Берега (между которыми прозрачная вода