"Плутарх. Демосфен и Цицерон " - читать интересную книгу автора

которых сам он не воспользовался ничем, но благодаря щедрости своих
подзащитных снизил цены на продовольствие.
У него было хорошее поместье близ Арпина и два небольших имения, одно
подле Неаполя, другое около Помпей. Кроме того в приданое за своей супругой
Теренцией он взял сто двадцать тысяч драхм и еще девяносто тысяч получил от
кого-то по завещанию. На эти средства он жил и широко и, вместе с тем,
воздержно, окружив себя учеными греками и римлянами, и редко когда ложился к
столу до захода солнца - не столько за недосугом, сколько по нездоровью,
опасаясь за свой желудок. Он и вообще необычайно строго следил за собою, и
ни в растираниях, ни в прогулках никогда не преступал назначенной врачом
меры. Таким образом он укреплял свое тело, делая его невосприимчивым к
болезням и способным выдерживать многочисленные труды и ожесточенную борьбу.
Отцовский дом он уступил брату, а сам поселился у Палатина, чтобы не
обременять далекими хождениями тех, кто желал засвидетельствовать ему свою
преданность, ибо к дверям его что ни день являлось не меньше народу, чем к
Крассу или Помпею, которых тогда чтили как никого в Риме, первого - за
богатство, второго за огромное влияние в войске. Да и сам Помпей оказывал
Цицерону знаки уважения, и деятельность Цицерона во многом способствовала
росту его славы и могущества.
9. Должности претора Цицерон искал вместе со многими значительными
людьми и все же был избран первым {12}. По общему мнению, он был
безукоризненным и очень умелым судьею. Среди прочих, как сообщают, он
разбирал дело Лициния Макра, обвинявшегося в казнокрадстве. Лициний, и сам
по себе далеко не последний в Риме человек, и к тому же пользовавшийся
поддержкою Красса, твердо полагался на собственную силу и усердие друзей, а
потому, когда судьи еще только подавали голоса, отправился домой, поспешно
постригся, надел, словно бы уже оправданный, белую тогу, и пошел было
обратно на форум, но у дверей дома его встретил Красс и сообщил, что он
осужден единогласно. Лициний вернулся к себе, лег в постель и умер. Этот
случай принес новую славу Цицерону, выполнившему свой долг с таким усердием
и строгостью.
Однажды Ватиний, отличавшийся в судебных речах некоторой дерзостью и
неуважением к властям, пришел к Цицерону и о чем-то его просил и, когда тот
не ответил согласием сразу же, но довольно долго раздумывал, сказал, что,
будь он претором, он бы в таком деле не колебался. Тогда Цицерон, взглянув
на его шею с раздувшимся зобом, промолвил: "Да, но ведь у меня не такая
толстая шея" {13}.
Цицерону оставалось всего два или три дня до выхода из должности, когда
кто-то подал ему жалобу на Манилия, обвиняя его в хищениях. К этому Манилию
народ относился с благосклонностью и горячим сочувствием, в уверенности, что
его преследуют из-за Помпея: они были друзьями. Манилий просил отсрочки, но
Цицерон дал ему всего один, следующий день. Народ был возмущен, потому что
как правило преторы давали обвиняемым по меньшей мере десять дней. Народные
трибуны привели Цицерона на ораторское возвышение и заявили, что он
поступает недобросовестно, однако Цицерон, попросив слова, объяснил, что
всегда бывал снисходителен и мягок с ответчиками - насколько, разумеется,
позволяли законы, - а потому считал несправедливым лишить Манилия такого
преимущества и умышленно отвел для разбирательства тот единственный день, на
который еще распространяется его власть претора: оставить дело другому судье
отнюдь не означало бы желания помочь. Эти слова вызвали в чувствах народа