"Плутарх. Эмилий Павел и Тимолеонт " - читать интересную книгу автора

судьбе, вечно куда-то спешащей и лишь на миг склоняющейся то к одному, то к
другому, способно отравить всякую радость? Неужели, за какой-то миг бросив к
своим ногам наследие Александра, который достиг высочайшей вершины
могущества и обладал безмерною властью, неужели, видя, как цари, еще совсем
недавно окруженные многотысячною пехотой и конницей, получают ежедневное
пропитание из рук своих врагов, - неужели после всего этого вы станете
утверждать, будто наши удачи нерушимы пред лицом времени? Нет, молодые люди,
оставьте это пустое тщеславие и похвальбу победою, но с неизменным смирением
и робостью вглядывайтесь в будущее, ожидая беды, которою воздаст каждому из
вас божество за нынешнее благополучие". Долго еще говорил Эмилий в том же
духе и отпустил юношей не прежде, нежели, точно уздою, смирил их надменность
своими резкими словами.
28. Затем он предоставил войску отдых, а сам отправился осматривать
Грецию, воспользовавшись своим досугом и со славою и с подлинным
человеколюбием. Приезжая в город, он облегчал участь народа, устанавливал
наилучший способ правления и оделял одних хлебом, а других маслом из царских
хранилищ. Найденные в них запасы были, говорят, так велики, что число
нуждающихся подошло к концу скорее, нежели истощились эти запасы. В Дельфах
он увидел высокую, белого камня колонну, которая должна была послужить
основанием {37} для золотой статуи Персея, и распорядился воздвигнуть на ней
свое собственное изображение, сказав, что побежденные должны уступать место
победителям. В Олимпии, как сообщают, он произнес слова, которые с тех пор у
каждого на устах: что-де Фидий изобразил Зевса таким, каким описал его Гомер
{38}.
Тем временем из Рима прибыло посольство (числом десять человек {39}), и
Эмилий возвратил македонянам их землю и города, разрешил им жить свободно и
по собственным законам, и лишь обязал платить римлянам подать в сто
талантов, то есть более чем вдвое меньше, нежели они платили своим царям. Он
устраивал всевозможные состязания, приносил жертвы богам, задавал пиры и
обеды, без труда покрывая расходы за счет царской казны и обнаруживая
столько заботы о порядке, благовидности, радушном приеме и должном
размещении гостей, о том, чтобы каждому были оказаны честь и дружелюбие в
точном соответствии с его заслугами, что греки только дивились, как он
находит время для забав и, занимаясь важнейшими государственными делами, не
оставляет без наблюдения и дела маловажные. Несмотря на щедрость и пышность
приготовлений, наиболее лакомым блюдом для приглашенных и отраднейшим для их
взоров зрелищем бывал сам Эмилий, и это доставляло ему немалую радость; вот
почему, когда изумлялись его усердию и стараниям, он отвечал, что устроить
пир и выстроить боевую линию - задачи весьма сходные: первый должен быть как
можно приятнее в глазах гостей, вторая - как можно страшнее в глазах врагов.
Не менее горячо его хвалили за бескорыстие и великодушие: он не пожелал даже
взглянуть на груды серебра и золота, которые извлекли из царских
сокровищниц, но передал все квесторам для пополнения общественной казны. Он
только разрешил сыновьям, большим любителям книг, забрать себе библиотеку
царя и, распределяя награды за храбрость, дал своему зятю Элию Туберону чашу
весом в пять фунтов. Это тот самый Туберон, о котором мы уже упоминали и
который жил вместе с пятнадцатью своими родичами на доходы от одного
маленького поместья. Говорят, это был первый серебряный предмет в доме
Элиев, и принесла его к ним доблесть и оказанный доблести почет; до тех пор
ни они сами, ни их жены никогда и не думали о серебряной или золотой утвари.