"Джеймс Планкетт. Рассказы (Один зеленый цвет, Простые люди, Полкроны и др.)" - читать интересную книгу автора

Самообладание - это девять десятых успеха.
Мать до утра гладила и штопала его костюм. И молилась святому Антонию
(святой Антоний, помоги ему получить работу. Милый и добрый святой Антоний,
прошу тебя, помоги моему мальчику). Отец советовал, как лучше себя вести.
Сними шапку, поучал он, и улыбайся, непринужденно и любезно. Не ерзай и не
сиди на краешке стула, но это, конечно, не значит, что нужно класть ноги на
стол. Отец переговорил с Гасси Галлахером, у которого якобы появились
большие связи после того, как он преуспел в аукционном деле. Мать то и дело
поглядывала на них.
- Делай, как советует отец, - говорила она. Когда она поздно гладила по
вечерам, ее волосы в беспорядке спадали на лицо, дыхание становилось
прерывистым, а на белом лбу выступала испарина.
Ожидая своей очереди, он, как идиот, бубнил себе под нос какую-то
ерунду, вроде:
"Когда Ришелье пришел к власти, перед ним стояла задача построить
французский флот".
В детстве, когда его посылали в магазин, он вот так же повторял, чтобы
не забыть: пинта молока, банка фасоли, буханка хлеба и полфунта маргарина, и
сказать, что маргарин для пирогов. (Это была ложь, но совсем невинная: ведь
так велела сказать мама.)
Но в конце концов работа всегда доставалась другому, например, Харту
или Джо Эндрюсу. Джо Эндрюс мало что знал о Ришелье, зато он знал кого-то из
отборочной комиссии, повлиятельнее Гасси Галлахера или святого Антония.
За зиму его знания ослабели, весной они изрядно привяли, а под жарким
июльским солнцем и вовсе зачахли, а на смену им пришло нечто новое:
созерцание женщин, долгое безделье, быстро преходящие желания, тягучие
минуты похоти и бесконечная унизительная нужда.
Он сел на одну из скамеек, расставленных вдоль тихой аллейки в
отдалении друг от друга. Мать дура, а отец просто скряга. Раз в неделю они
ходят в кино и собирались как раз пойти сегодня. Остальные вечера они сидят
дома, ничего, посидят и сегодня, братья и сестра в отъезде, а он... черта с
два он будет караулить сестру. Пусть поймут, что его не переупрямишь. Он их
проучит.
На его правой щеке, от носа к уголку губ, вспыхивала тонкая белая
полоска. Время от времени Майкл тер лицо руками, пытаясь унять нервную
дрожь, но бесполезно - она поднималась изнутри. Над головой у него пышно
цвел миндаль, а напротив рос ракитник "золотой дождь". С нависающих над
землей веток грациозно стекала листва. Около дерева сидел старик с девочкой.
Седой, лицо спокойное, жилет пересекали две золотые цепочки. На одной висели
часы. Ими играла девочка. Она подносила часы к уху, слушала и смеялась.
"Тик-так, тик-так", - подражал тиканью старик. Иногда он наклонялся к
девочке, чтобы потрепать ее по подбородку или улыбнуться ей. Но вот девочке
надоело играть с часами, она сунула руку в карман старика и вытащила оттуда
очки, белый носовой платок и серебряную монетку. Очки и платок ей не
подошли, а монетку она оставила. Подбросила ее, монетка сверкнула на солнце,
упала и, мелодично зазвенев, покатилась. Потом покружилась на месте,
шлепнулась на землю и замерла. Старик - его возраст выдавала лишь дряблая,
выступавшая из-под белого крахмального воротничка шея, а оживленное лицо
вовсе не казалось старческим - улыбнулся Майклу, как бы приглашая его
полюбоваться детскими забавами. Но Майкла переполняла ненависть. Он