"Сергей Федорович Платонов. Полный курс лекций по русской истории" - читать интересную книгу автора

своею деятельностью ознаменовали переходные моменты в нашей истории и
стали на рубежах основных ее эпох - древней (до Ивана III), средней (до
Петра Великого) и новой (до начала XIX в.). Свою систему русской истории
Карамзин изложил увлекательным для своего времени языком, а свой рассказ
он основал на многочисленных изысканиях, которые и до нашего времени
сохраняют за его Историей важное ученое значение.
Но односторонность основного взгляда Карамзина, ограничивавшая задачу
историка изображением только судеб государства, а не общества с его
культурой, юридическими и экономическими отношениями, была вскоре замечена
уже его современниками. Журналист 30-х годов XIX в. Н. А. Полевой
(1796-1846) упрекал его за то, что он, назвав свое произведение "Историей
государства Российского", оставил без внимания "Историю Русского народа".
Именно этими словами Полевой озаглавил свой труд, в котором думал
изобразить судьбу русского общества. На смену системы Карамзина он ставил
свою систему, но не совсем удачную, так как был дилетант в сфере
исторического ведения. Увлекаясь историческими трудами Запада, он пробовал
чисто механически прикладывать их выводы и термины к русским фактам, так,
например, - отыскать феодальную систему в древней Руси. Отсюда понятна
слабость его попытки, понятно, что труд Полевого не мог заменить труда
Карамзина: в нем вовсе не было цельной системы.
Менее резко и с большею осторожностью выступил против Карамзина
петербургский профессор Устрялов (1805-1870), в 1836 г. написавший
"Рассуждение о системе прагматической русской истории". Он требовал, чтобы
история была картиной постепенного развития общественной жизни,
изображением переходов гражданственности из одного состояния в другое. Но
и он еще верит в могущество личности в истории и, наряду с изображением
народной жизни, требует и биографий ее героев. Сам Устрялов, однако,
отказался дать определенную общую точку зрения на нашу историю и замечал,
что для этого еще не наступило время.
Таким образом, недовольство трудом Карамзина, сказавшееся и в ученом
мире, и в обществе, не исправило карамзинской системы и не заменило ее
другою. Над явлениями русской истории, как их связующее начало, оставалась
художественная картина Карамзина и не создалось научной системы. Устрялов
был прав, говоря, что для такой системы еще не наступило время. Лучшие
профессора русской истории, жившие в эпоху, близкую к Карамзину, Погодин и
Каченовский (1775-1842), еще были далеки от одной общей точки зрения;
последняя сложилась лишь тогда, когда русской историей стали деятельно
интересоваться образованные кружки нашего общества. Погодин и Каченовский
воспитывались на ученых приемах Шлецера и под его влиянием, которое
особенно сильно сказывалось на Погодине. Погодин во многом продолжал
исследования Шлецера и, изучая древнейшие периоды нашей истории, не шел
далее частных выводов и мелких обобщений, которыми, однако, умел иногда
увлекать своих слушателей, не привыкших к строго научному и
самостоятельному изложению предмета. Каченовский за русскую историю
принялся тогда, когда приобрел уже много знаний и опыта в занятиях другими
отраслями исторического ведения. Следя за развитием классической истории
на Западе, которую в то время вывели на новый путь изыскания Нибура,
Каченовский увлекался тем отрицанием, с каким стали относиться к
древнейшим данным по истории, например, Рима. Это отрицание Каченовский
перенес и на русскую историю: все сведения, относящиеся к первым векам