"Андрей Платонов. Одухотворенные люди (Сб. "Течение времени") " - читать интересную книгу автора

Потом воображение, замена человеческого счастья, заработало в сознании
Одинцова и начало согревать его. Он видел, как он будет жить после войны.
Он окончит музыкальную школу при филармонии, где он учился до войны, и
станет музыкантом. Он будет пианистом, и если сумеет, то и сам начнет
сочинять новую музыку, в которой будет звучать потрясенное войной и
смертью сердце человека, в которой будет изображено новое священное время
жизни.
Одинцов посмотрел на товарищей: спят Цибулько и Паршин, спит
Красносельский, раненный в грудь насквозь; навеки уснул комиссар. Плохо им
спать на жесткой земле: не для такого мира родили их матери и вскормил
народ, не для того, чтобы кости отрывали от тела их живых детей. Одинцов
вздохнул: много еще работы будет на свете и после войны, после нашей
победы, если мы хотим, чтобы мир стал святым и одушевленным, если мы
хотим, чтобы сердце красноармейца, разорванное сталью на войне, не
обратилось в забытый прах...
К рассвету прибыли на машине политрук Фильченко и полковой комиссар
Лукьянов; они привезли с собой боеприпасы, вооружение и пищевые продукты.
Лукьянов осмотрел позицию и увез с собой в город тело Поликарпова,
пообещав наутро снова приехать на этот участок. Фильченко велел Одинцову
лечь отдохнуть, потому что невыспавшийся боец - это не работник на войне.
- Иди ляжь! - сказал Фильченко. - В шубе - не пловец, в рукавицах - не
косец, а сонный - не боец.
Одинцов лег в канаву возле разоспавшегося, храпящего Красносельского,
приспособился к земле и уснул: он не очень хотел спать, но, раз надо было,
он уснул.
Рассвело. Николай Фильченко переложил своих бойцов поудобнее, чтобы у них
не затекли во сне руки, ноги и туловище. Когда он их ворочал, они
бормотали ему ругательства, но он укрощал их:
- Так удобней будет, голова! Мать во сне увидишь.
Он и сам бы сейчас, хоть во сне, поглядел бы на свою мать и дорого бы дал,
чтобы обнять еще раз ее исхудавшее тело и поцеловать ее в плачущие глаза.
Наступила тишина. Далекие пушки неприятеля и наших кораблей, и до того уже
бившие редко, вовсе перестали работать, светильники над Севастополем
угасли, и стало столь тихо, что трудно было ушам, и Фильченко расслышал
плеск волны о мол в бухте. Но в этом безмолвии шла сейчас напряженная
скорая работа мастеровых войны - механиков, монтеров, слесарей,
заправщиков, наладчиков, всех, кто снаряжает боевые машины в работу.
Фильченко поглядел на товарищей. Они раскинулись в последнем сне, перед
пробуждением. У всех у них были открыты лица, и Фильченко вгляделся
отдельно в каждое лицо, потому что эти люди были для него на войне всем,
что необходимо для человека и чего он лишен: они заменяли ему отца и мать,
сестер и братьев, подругу сердца и любимую книгу, они были для него всем
советским народом в маленьком виде, они поглощали всю его душевную силу,
ищущую привязанности.
По-детски, открытым ртом дышал во сне Василий Цибулько. Он был из
трактористов Днепропетровской области, он участвовал уже в нескольких боях
и действовал в бою свободно, но после боя или в тихом промежутке, когда
битва на время умолкала, Цибулько бывал угрюм, а однажды он плакал. "Ты
чего, ты боишься?" - сердито спросил его в тот раз Фильченко. "Нет,
товарищ политрук, я нипочем не боюсь, - ответил Цибулько, - это я