"Андрей Платонов. Одухотворенные люди (Сб. "Течение времени") " - читать интересную книгу автора

почувствовал сейчас, что мать моя любит и вспоминает меня; это она боится,
что я тут помру, и мне ее жалко стало!" В своем колхозе, рассказывал
Цибулько, он устраивал разные предметы и способы для облегчения жизни
человечества: там ветряная мельница накачивала воду из колодца в чан; там
на огородах и бахчах Цибулько установил страшные чучела, действующие тем
же ветром, - эти чучела гудели, ревели, размахивали руками и головами, и
от них не было житья не только хищным птицам, но и людям не было покоя.
Наконец Цибулько начал кушать в вареном виде одну траву, которая в его
местности спокон века считалась негодной для пищи; и он от той травы не
заболел и не умер, а наоборот - у него стала прибавляться сила, почему
появилось убеждение, что та трава на самом деле есть полезное питание.
Цибулько обо всем любил соображать своей особенной головой; он воспринимал
мир как прекрасную тайну и был благодарен и рад, что он родился жить
именно здесь, на этой земле, будто кто-то был волен поместить его для
существования как сюда, так и в другое место.
Фильченко вспомнил, как они лежали рядом с Цибулько четыре дня тому назад
в известковой яме. На их подразделение шли три немецких танка. Цибулько
вслушался в ход машин и уловил слухом ритмичную работу дизель-моторов.
"Николай! - сказал тогда Цибулько. - Слышишь, как дизеля туго и ровно
дышат? Вот где сейчас мощность и компрессия". Василий Цибулько
наслаждался, слушая мощную работу дизелей; он понимал, что хотя фашисты
едут на этих машинах убивать его, однако машины тут ни при чем, потому что
их создали свободные гении мысли и труда, а не эти убийцы тружеников,
которые едут сейчас на машинах. Не помня об опасности, Цибулько высунулся
из известковой пещеры, желая получше разглядеть машины; он любовно думал о
всех машинах, какие где-либо только существуют на свете, убежденно веря,
что все они - за нас, то есть за рабочий класс, потому что рабочий класс
есть отец всех машин и механизмов.
Теперь Цибулько спал; его доверчивые глаза, вглядывающиеся в мир с
удивлением и добрым чувством, были сейчас закрыты; темные волосы под
бескозыркой слиплись от старого, дневного пота, и похудевшее лицо уже не
выражало счастливой юности - щеки его ввалились и уста сомкнулись в
постоянном напряжении; он каждый день стоял против смерти, отстраняя ее от
своего народа.
- Живи, Вася, пока не будешь старик, - вздохнул политрук.
Иван Красносельский до флота работал по сплаву леса на Урале; он был
плотовщиком. Воевал он исправно и по-хозяйски, словно выполняя тяжелую, но
необходимую и полезную работу. В промежутках между боями и на отдыхе он
жил молча и с товарищами водился без особой дружбы, без той дружбы, в
которой каждое человеческое сердце соединяется с другим сердцем, чтобы
общей большой силой сохранить себя и каждого от смерти, чтобы занять силу
у лучшего товарища, если дрогнет чья-либо одинокая душа перед своей
смертной участью.
Фильченко догадывался, почему Красносельский не нуждался в такой дружбе.
Он был привязан к жизни другою силой, не менее мощной - его хранила любовь
к своей невесте, к далекой отсюда девушке на Урале, к странному тихому
существу, питавшему сердце моряка мужеством и спокойствием. Фильченко
давно заметил, еще до войны, что Красносельский, бывая на берегу, никогда
не гулял в Севастополе с девушками, мало и редко пил вино, не предавался
озорству молодости, - не потому, что не способен был на это, а потому, что