"Андрей Плахов. Всего 33 звезды мировой кинорежиссуры " - читать интересную книгу автора

итальянского режиссера, где действие длится и "до", и "после", но духовно
сконцентрировано "во время" революции. Этот роковой день в метафизическом
смысле выражает суть всего XX века и, как минимум, равновелик ему.
И то, и не то - в "Последнем императоре", особенно во второй его части.
Режиссер теперь смотрит на революцию не эмоционально, а
отстраненно-объективно, с самого начала достигая удивительной
уравновешенности, спокойной мудрости в оценке событий. Пу И Легче всего было
бы обвинить в конформизме, в том, что он сам навлек беду на свою страну. Но
Бертолуччи более не верит в социальную предопределенность или прямую связь
конформизма с патологией. В сцене "любви втроем" императора и двух его
подруг слышится рифма со знаменитым эпизодом "Двадцатого века", где двое
героев пытаются приобрести сексуальный опыт с проституткой. Оставаясь певцом
нетрадиционной эротики, Бертолуччи теперь не бравирует ее откровенностью и
остраняет загадочностью китайских ритуалов. А показывая своего героя -
декадента и плейбоя - в тюрьме, автор еще более резко меняет ракурс: из
увлеченного живописца он превращается в аскетичного хроникера и биографа.
Спустя годы бывший император и теперь уже бывший заключенный вдруг
видит своего мучителя-воспитателя, пытавшегося исправить его классовые
пороки. Видит в толпе отлученных от власти коммунистов, гонимых - в свою
очередь - на перевоспитание хунвэйбинами "культурной революции". И
Бертолуччи - бывший контестатор и революционер - с возникшей дистанции тоже
смотрит на свою молодость, когда казалось, что "Китай близко", прямо-таки
рукой подать.
Все повторяется, и все обращается своей противоположностью! Власть
идеологий, наследственных привилегий преходяща, а устойчивы только
результаты выстраданной человеком внутренней свободы. Бертолуччи
констатирует бесплодность усилий как приспособиться к ходу истории, так и
изменить его. Но это не значит, что от человека ничего не зависит, просто
мудрость приходит обычно слишком поздно. Поздно для того, чтобы исправить
ошибки. Но никогда не поздно, чтобы добровольно за них расплатиться.
Режиссер уже давно далек от крайних идей "прямого" политического кино.
"Сегодня надо уметь передать эмоции без элемента провокации, - говорит он. -
Камера нс автомат, и нс следует ее использовать в этом качестве".
Экранизируя роман Пола Боулза "Под покровом небес" (1990), Бертолуччи
добивается незыблемого спокойствия и совершенной гармонии при взрывной силе
страстей. Этот шедевр "оптического психологизма", четкий до галлюцинации,
как мираж в марокканской пустыне, дает почувствовать всю глубину разлома
сознания, утратившего непосредственный контакт с реальностью. Не только
природной, физической, но и реальностью ощущений. Поглощенный зеркальной
бездной рефлексий, современный человек не способен любить. И он вновь
обретает эту способность, лишь пройдя через близость смерти и варварское, за
краем цивилизации, "инобытие". Так распоряжается Бертолуччи своими героями -
легкомысленными туристами, так распоряжается ими жизнь, так распоряжается
ими арабский Восток. В этой пограничной, экзистенциальной сфере, и только в
ней, может быть достигнута самоидентификация желаний, инстинктов, пола.
Бертолуччи безжалостно и беспристрастно дорассказал все то, что знало
искусство о человеке, предпочитая, однако, тешить его иллюзиями.
Способом и условием творческого существования для Бертолуччи давно уже
стало путешествие. Но не такое, какое совершают его герои "под покровом
небес". Лишь поначалу путешествие было для него бегством - бегством от