"Александр Пятигорский. Багряные отблески (Парафраз из Густава Мейринка) (Рассказы и сны)" - читать интересную книгу автора

Хриплый голос из соседней комнаты: "Это я, Виль, старушка. Да, от него, он -
О.К. Я передам. Не надо за мной заезжать. Буду до шести. Целую". Виль поднял
рюмку: "Она говорит, что ты, наверное, очень устал после вчерашней пьянки и
чтобы я тебя не утомлял своей болтовней. Прости, я не мог вчера прийти, но
надеюсь, она меня отлично представляла. Я не слышал, как она вернулась, а
когда проснулся, то она уже укатила в университет. Ну, за твой успех!" Он
чокнулся с Вилем. Вероятность того, что на вчерашней вечеринке
присутствовали две Мэри, обе покинувшие свои дома, чтобы ехать в университет
сегодня утром, такая вероятность была очень невелика. Как спросить Виля о
себе? Он видел, что Виль - последний человек, с которым можно говорить
метафорами. Метонимия его ошеломит, а оксюморона он просто не переживет.
Остается - идти напролом.
"Скажи, Виль, с чем ты, собственно, меня поздравляешь?" - "Да деньги,
старый черт, ебаные деньги. Хотя, конечно, и положение - полное
профессорство все-таки". Виль, конечно, нулевая точка сознания, так сказать,
если судить по его языку. Но, может быть, с нуля-то и надо начинать.
"Виль, - решился он, - видишь ли ты черту, за которой ты ничего не
хочешь?" - "Черта, да вот она здесь, старый черт, под самыми моими ногами!
Мой поезд давно ушел, только остается, что тащиться вдоль железнодорожного
полотна, то есть сутками торчать в моем ебаном банке, потому что ни на что
другое я не способен, и спать с Мэри, потому что, очевидно, ни с какой
другой женщиной я этого делать не могу..." Он подумал, что сам он, вполне
возможно, находится в той же ситуации. Во всяком случае, Виль оказался
способным на метафору.
"Помнишь, ты говорил на той ебаной лекции, - рассуждал уже несколько
опьяневший Виль, - что последний рубеж - это не эмоциональный срыв, не
истерика, а конечный упор мысли. Когда мысль упирается в то, что не есть
мысль, и не может быть мыслью". - "На какой лекции?" - "Да на той, в Кинге,
ну вспомнил, этимология как философская ошибка - так она, по-моему,
называлась. Так с тех пор года три прошло. С тобой еще была эта, ну, у
которой потом появился этот Герберт, что ли..." - "Холден?" - "Ну да,
Холден".
Около шести Виль ушел. Оставалось ждать Андрея. Он поставил водку в
холодильник и вымыл рюмки. Виль помог уточнить относительную хронологию его
отношений с дамами, за последние годы, по крайней мере. Не очень интересно.
Да, еще эта лекция. Он не помнит из нее ни слова, но, судя по теме, ее
должен был бы читать не член Кинга, а какой-нибудь приглашенный идиот. Об
этимологии как философской проблеме он знает почти все, что можно о ней
знать, и готов хоть завтра прочесть лекцию, хотя было бы неплохо сначала
узнать, кто ее будет читать. Нет, совсем неинтересно. Он начинает уставать
от этих изысканий.
"Вы сегодня не в себе, старик (знал бы он!)". Андрей говорил на чистом
московском диалекте. Он был очень высок, со светло-серыми глазами, рыжеватой
бородкой и длинным тонким носом. Тип милого белорусского еврея. С ним он
сможет говорить, не рискуя напугать его своей бессобойностью (он только что
придумал слово). Андрей, по первому впечатлению, слишком абстрактен, чтобы
бросаться вызывать скорую психиатрическую помощь. "Подождем пить. Ты
помнишь, когда я приехал в Англию?" - "Я не хочу подождать пить. Вы приехали
сюда лет пятнадцать назад, по-моему". Он пододвинул к Андрею четыре
исписанных листа. Тот быстро прочел и спросил, можно ли наконец выпить.