"Александр Пятигорский. Багряные отблески (Парафраз из Густава Мейринка) (Рассказы и сны)" - читать интересную книгу автора

испугался. Ты можешь даже швырнуть мне в рожу стакан с бренди. Я уйду с
разбитой рожей, и глаза еще долго будут слезиться, но это не увеличит
эффекта испуга, скорее наоборот". Женщина намочила салфетку в ведерке из-под
шампанского и приложила ее ко лбу мальчика. "Да Бог с тобой, успокойся, -
быстро и тихо заговорила она. - Холден только предлагает тебе это место в
Торонто. Чтобы ты не томился в Лондоне и не считал копейки. Я знаю, как ты
любишь португальскую кухню и сказала Холдену..." - "Нет, - сказал мальчик,
обращаясь к мужчине, - я просто отвалился, когда увидел себя третьим в
треугольнике". - "Это неправда, - возразил Холден, - ты отвалился, передав
мне свое место второго, в надежде стать третьим". Мальчик с ужасом
сообразил, что Холден прав. Ему так хотелось убежать от нее, от них в
благословенный, сырой лондонский вечер. Почему бы Холдену не учинить
скандала или драки или просто дать ему пощечину! Но этого не будет. Все
будет неинтересно. "Ты можешь сто раз отваливаться, - продолжал Холден, - но
пока ты здесь, ты все равно будешь между мной и ею. Торонто решило бы все
проблемы, наши и твои, ты бы быстро закончил свою книгу..." "Заботливый
какой", - подумал мальчик, но вслух сказал: "Я твой Торонто в жопу ебал". И
тут же поймал себя на мысли, что по-русски это звучало бы очень грубо, а на
английском вроде бы вполне прилично... Холден швырнул стакан с бренди ему в
переносицу, но мальчик откинулся на спинку стула и стакан попал в большую
фаянсовую вазу у него за спиной. Женщина схватила Холдена за руки, а мальчик
встал из-за стола и не одеваясь перешагнул порог ресторана и пропал в
лабиринте улиц Южного Кенсингтона".
Неинтересно. Разве что мальчик теперь сильно постаревший, мальчик,
скажем, лет через сорок после той сцены в Ленинграде. Еще один лист мог бы
рассказать о нем позавчерашнем, даже вчерашнем, последнем, во всяком случае,
до той ночи с багряными отблесками. Но его книга, какая книга? Ящики
маленького письменного стола оказались столь же безличными, сколь его
гардероб - ни одной его строки или строки о нем! Впрочем, под маленьким
радиоприемником с часами он обнаружил вырванный из блокнота листик с
напоминанием:
Себе, чтоб не забыть
Рефлексия не может быть беспредельной. Каждый акт рефлексии несет в
себе возможность отказа от рефлексирующего. Этот отказ и есть предел
рефлексии. Всякий уходящий из дома уходит из него навсегда, но каждый раз
почему-то меняет решение и возвращается. Это - метафора рефлексирующего
мышления, которое есть одновременно и признак личности, и симптом ее конца.
Почерк был тот же, что и записки на кухонном столе. Знал ли писавший,
что уже движется к ночи багряных отблесков и что уже поздно менять решение?
Четыре пополудни. Резкий звонок в дверь. Для Андрея слишком рано.
Человек лет сорока пяти, коренастый, с румяным лицом и короткими светлыми
волосами, сбросил на столик в передней светло-серый дождевик и, подавая ему
руку, произнес хрипловатым голосом: "Поздравляю. Мы все это ожидали, но
какая-никакая, а - победа!" Вряд ли это - Рон, но уж никак не Холден - того
он как живого видит. "Я рад, что ты дома и не забыл о нашей встрече.
Пожалуй, я бы выпил чего-нибудь. Ладно, водки, сегодня - твой день. Я, с
твоего разрешения, позвоню Мэри. Она сказала, что будет дома к пяти, и я
хочу ее предупредить на случай, если с тобой заболтаюсь. Нет, я ничего не
буду есть, ломтик лимона, пожалуйста, если у тебя найдется".
Он поставил на стол бутылку финской водки, рюмки и нарезал лимон.