"Борис Письменный. Вылет из Квинска" - читать интересную книгу автора

пустое место...
- Дашенька, - наклонилась к нему жена, - я тоже собиралась тебе
сказать. Признаться, уже шесть лет, как себя не чувствую,не вижу. Детям мы
не нужны - и хорошо. Но именно пусто все как-то; никого уже видеть не
хочется; ни с кем не хочется разговаривать, да и о чем? Нет интереса.
'Пустое место' - ты прав.
- Я прав и ты права, - Дарий поднялся, чтобы отправиться в спальню. -
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст, и все равно и все едино...
- Надо отдать справедливость, продолжала Анна, - жаловаться все-таки
грех, - снабжение здесь, в Америке, исключительное. До чего замечательное
снабжение!

Дарий взял снотворное и лег, лицом уткнувшись в подушку. Оставшись в
столовой, жена, как всегда в поздние часы удешевленного тарифа, усаживалась
за телефон.
- Ну вот, - думал Дарий, - ни с кем не хочет говорить... Где-то он
слышал расхожее мнение, что женщины легко выговариваются, тем и спасаются.
Мужское же тугодумие оборачивается глупостью, только усиливая стресс. - Не
так ли и я, старый паникер...
Еще в Москве Анна могла часами висеть на телефоне с подругой, мыча и
ойкая, повторая, казалось бы, одно и то же: - Аид? Агой! - И, после пауз и
смешков, опять: - Аид!?
Вопросы хотя и повторялись, но междометия и нечленораздельные звуки
делали
нехитрый обмен словами полным смысла и разнообразия. Так и сейчас,
мерно тикали за стеной в столовой ходики, и Анин голос аккомпанировал:
- Американец? Ру-у-усский! Тик-так-тик-так...

Одно время в Москве они жили с Балкопой на соседних Тверских-Ямских
улицах: Дарий - на 2-ой, Соломон - на 3-ей. В коммунальной квартире Коршей
окно их соседей Миуссовых выходило непосредственно на улицу Горького; так
что Дарий, для простоты, считал эту магистраль своим адресом. Он говорил
Соломону: - Заходи к нам, на Горького, чего-нибудь сообразим.
В хрущевские времена Балкопу отселили совсем далеко - в Новогиреево;
тогда Дарий стал добавлять: - Заглядывай к нам в столицу, не пропадай,
Соля.-

Получилось, что сначала на Запад уехал Соломон, несмотря на то, что
борьбу за выезд первьм затеял зять Дария - Додик. Вольнодумство Додика было
замечено еще, когда он ухаживал за дочерью Дария, Ириной. Дарий дразнил его
космополитом и стилягой, не только, впрочем, не осуждая, но даже с
любопытством выслушивая от него - какой кошмар передавала вчера Немецкая
Волна из Кельна.
Додик отпустил бороду до самых глаз и расхаживал по квартире в одних
трусах вокруг своего божества - магнитофона Днепр, на котором шипели и
яростно рвались пленки с уроками языка иврит: -
'Шлошим-кашкашим-пишпишим'...
Даже в пыльные брежневские времена Додик вдруг зажил красочной и полной
опасностей жизнью подпольщика-революционера: ходил на тайные сходки, шифром
говорил по телефону, отмечал Дарию неведомые праздники каких-то Кущей! В