"Борис Письменный. Марусина любовь" - читать интересную книгу автора

косила глазом, незаметно выискивала в зале ожидания вопросительную фигуру
Клепика. Непременно стоящего - он, видимо, уступал другим сидячие места.
Сам же стоял, притулившись к стене, хлопая ресницамии хлюпал носом,
казалось, вот-вот заплачет.

В день первой и совсем неожиданной встречи, то была пятница, к концу
рабочего дня капитан Фофанова задержалась и сразу же отыскала по реестру
дневных посещений архивную карточку, где указано ФИО просителя, адрес и
прочее. Вышла на конторский номер личного дела и уже через пару минут
развернула нужную папку на своем рабочем столе. Санечка кротко смотрел на
нее с приложенной черно-белой фотографии 4x4 установленного формата.
Из поданного заявления на выезд следовало, что Клепик - сирота,
проживает с двумя старшими незамужними сестрами и престарелым, кстати,
приемным отцом. Всей семьей они намерены воссоединиться с госпожой Карой
Тун из Беер-Шевы, с липовой, конечно,троюродной теткой, без которой вдруг
их дальнейшая жизнь не представлялась возможной. В стенном шкафу
овировского архива их было пруд пруди, этих израильских вызовов,
прозываемых службистами - '3дравствуйте, я ваша тетя', с внушительной
красной печатной наклейкой и с муаровой лентой. То были вызовы-бланки, с
прочерками на месте персональных имен - подставляй кого душе угодно.
Согласно неписанной инструкции МВД, социальновраждебным элементам и
правонарушителям, которых надлежало выкинуть из страны, тут же на месте, в
кабинете ОВИРа, находился фиктивный зарубежный родственник и реальный
отечественный пинок под зад.

Фофанова пробежала глазами недавно поступившее дело Клепика. Заметила
нескладные данные, упущения -обычное заявленческое вранье, но, в целом,
вполне приемлимые бумаги - подправить, проскочат, как любые-прочие. Мария
Петровна зажгла настольную лампу, в задумчивости постукивала карандашиком
по картонной обложке.
- Куда ж, ты, дурачок мой, Санечка? На чужбину, в страну капитала, к
торгашам позорным... Сирота ты моя. Капитализм не тетка. Опрометчивое это
дело. Поздно, однако; Санечка сделал свой шаг, когда без споров согласился
с решением своих настойчивых старших сестер. В своем быстром воображении
он был уже давно заграницей, из окна кольцевого троллейбуса на
Садово-Сухаревской смотрел на утраченный, проплывающий мимо город,
неимоверно красивый, единственный в его жизни. Смотрел, как из позабытого
детского сна, сердце его сжималось от грусти, от неизбежного и от того,
что жизнь человеческая движется, увы, но только в одну сторону.

На следующий день, в субботу, Мария Петровна с особенным пристрастием,
новыми глазами наблюдала Санечку. Видела, как он с сестрами, с утра
пораньше таскал через двор объемистые баулы и коробки. Готовятся!
Пересекая двор, Клепики старались избегать своих соседей. Понимающему
наблюдателю было ясно, что они осторожничают, выглядят отсутствующими и
чужими. Они пробегали, протискивались все как-то бочком-бочком. Или, быть
может, Фофанова была не вполне объективна; ей всё это мерещилось. В эти
выходные Санечка почти не появлялся перед ееокном, не мечтал, как бывало,
на скамейке. Опасения оказывались не напрасны - воистину, в поле зрения
Марии Петровны уже начинала воцаряться безнадежная пустота; будто с