"Борис Письменный. О, Пари..." - читать интересную книгу автора

Шло время, час за часом, но снежные виды мало менялись за окном.
Наконец, полоснул красный жгут, озарил снег. Выкатилось необыкновенно
чистое, ослепительное солнце. Коряга превратилась в серебряную конструкцию
крыла с заклепками. В снегу появилась синяя полынья, стала расплываться, в
ней обозначились прожилки листа, венозные переплеты, французская
географическая карта. Соседи принялись хлопать откидными столиками,
копаться, собираться на выход, будто в поезде, здесь, еще на высоте в тысячи
метров. Несмотря на высоту и предположительную близость к Богу, заметно
сильнее действовало притяжение Парижа. Тогда же, на подлете к Руасси, к
аэропорту Шарля Де Голля, я заметил шпанскую мушку, канкан и всяческую
игривость во взорах пассажиров. Макс тоже, вытягивая шею, провожал меж
кресел ножки бортпроводниц. К тому времени он освоился в небе лучше, чем
дома. На миг, правда, мог задуматься, потереть длинными своими пальцами
затылок и сказать: - Ну-ка пощупай, Джек. Там, под кожей у меня знаешь что?
Череп! Страшно подумать...
Или долго пальпировал свои ушные раковины и заключал: - Да-с, брат,
старею - уши и те заросли.

В салоне Каравеллы медленно поворачивался сноп пыльного солнца, стоял
карамельный душок пригорелой пластмассы. В моем иллюминаторе карта
наклонялась, а в окне напротив - пропадала. Внизу постепенно размораживались
дороги; по ним дернулись, потекли чаинки автомобилей. Когда самолет заходил
на посадку, брал крены, Макс придумал посильно помогать делу, бросаясь то на
меня, то на соседей, 'чтобы уравновесить машину'. На инфоэкране стрелка
нашего самолета уткнулась в Париж.

Мы звонили Андрашу из аэропорта - безрезультатно. Полные буйной
энергии, счастливые от воздуха Франции, а, если честно, два нелетающих
супермена, просто от радости быть живыми снова на твердой земле, мы сами
добрались до Латинского квартала. На Буль-Миш, по адресу, что был записан у
Макса, помещалась не частная резиденция, а наш стандартный американский
франчайз нзастекленный МакДональдс с желтенькой детсадовской мебелью. Такое
открытие было неприятно вдвойне: путаница с домом, на который мы возлагали
надежды, а, вдобавок, обидно, что в центре столицы Гурмандии парижане сидят
в жалкой котлетной едальне. Мы с Максом, преданные франкофилы, избегавшие ее
даже в Нью-Йорке, не думали, что посетим не где-нибудь - в центре славного
бульвара Сан-Мишель.

Час прождали пропавшую в туалете официантку, которая, якобы, знала
Андраша. С багажом устроились за зеркальным стеклом, пили кофе и наблюдали
как прохожие женщины придирчиво, но влюбленно, косились на нас. Не совсем
так, с улицы нас не было видно. Они задерживались, оглядывались по сторонам,
проверяя себя в профиль и в анфас, совершали манипуляции - винтообразно
ерзали, оглаживали бедра, ковшиками ладоней приподнимали груди, облизовали
губы, часто моргали или, замерев, язык наружу, выдергивали ресничку. Иные,
выпятив губы, посылали нам секретный жирный поцелуй, пристально впиваясь нам
прямо в глаза. Таким, мне досель неведомым взором. Я диву давался, что такое
вообще возможно.