"Борис Письменный. О, Пари..." - читать интересную книгу автора

всяческие различия и красоты. То есть он не вдается в детали, ему годится
все женского пола. Макс свято любит, как бы сказать, саму идею женщины, в
общем и целом.

Когда я собирался лететь на 800-ом рейсе в Париж, обычно покладистый
Макс неожиданным образом воспротивился. - Нельзя, - говорил он, - заключать
брак, сломя голову. Ты что, думаешь на ней свет клином сошелся? К тому же,
Лулу не бейби, может сама добраться до Ныо-Йорка. И потом... - (он просто
выискивал аргументы), - где это видано, - чуть завязался роман, каждый раз
надо жениться?
Мне нравилось максово - каждый раз. В отличие от него, я со счета не
сбился.


3.ПРОШЛЫЙ ВОЯЖ

Два года назад мы собрали денег и отправились в Европу на Эйр Франс?
У Макса имелся адрес его старого приятеля Андраша из Дебрецена, который
великолепно устроился во Франции и которому ничего не стоило нас принять.
Макс звонил ему, занятому бизнесмену, не заставал, давал мне послушать
беглый птичий куплет автоответчика, из которого нам удавалось разобрать
разве что одно силь-ву-пле. Мы разглядывали фотографию парня в пестрой
автогоночной экипировке на дизайнерском мотоцикле, каких, по словам Макса, у
Андраша множество; он имеет слабость их даже коллекционировать.
- На месте найти человека легче, - заключил тогда Макс.
И мы взлетели.

Летать, оказалось, он боялся больше меня, отчего мне сразу досталась
роль ментора и опекуна. В яростном грохоте взлета Макс потно сжимал мою
руку, продолжал держать ее и дальше, несколько полегче, временами стесняясь
и отпуская, особенно, когда раздавали подносы с французской едой и черными
минибутылочками реймского шампанского. - Я правильно лечу? - дышал он мне в
самое ухо. Я менторски кивал. Чувствовал себя героем.

Бортпроводницы, недаром что парижанки, клевали на рослого длиношеего
Макса. Нас завалили даровым спиртным сверх нормы. Я забывал про воздушные
ямы и тряску, чувствовал приятное опьянение. Голова плыла и уплывала заодно
с самолетом. Думаю, Макс был в похожем состоянии. На всякий случай, ночью я
задернул шторку, чтобы он не видел зловещую черную корягу, что повисла над
снегом за двоевогнутой линзой нашего иллюминатора. Не уверен - только ли
плод моего воображения или правда - страшная коряга тащилась над белыми
полями.

Трезвея, я безнадежно старался дремать, но внутренним зрением продолжал
цепко видеть поля, корягу, придирчиво вслушиваясь в ровный, пока еще ровный
и обнадеживающий грохот. Тот самый, что на взлете взорвал плавно текущий
покой, вызвал страшную дрожь стен, душ и кресел, грозя разметать всех и вся,
покатил, раскачал, разбежался и, вскоре, с длинным свистом утих... Подняв в
воздух многотонную домину с множеством доверчивых людей, вроде нас с Максом.
Подвесил на одном месте, в сплошной пустоте, над белым полем.