"Борис Письменный. О, Пари..." - читать интересную книгу автора

и даже не хочу выбирать. Оба эти, казалось бы противоречивые события,
одинаково близки моему сердцу; по-крайней мере сейчас, когда я пытаюсь
восстановить порядок событий. Уехал ли я из аэропорта еще до обьявления о
посадке на рейс? Не исключено, что мог действительно впрыгнуть в отходящий
автобус, поддавшись животному инстинкту. Могло быть так, могло быть иначе.
Наше воображаемое прошлое, я так верю, не менее изменчиво, чем будущее. В
данный момент, например, размышляя о причинах и следствиях, могу легко
вообразить, что, если я сел в аэропортовский автобус, то хотя бы затем,
чтобы проверить как чувствует себя опять заболевшая мама, или затем, чтобы
дописать мое навязчивое русалочье полотно - большую работу маслом, которую
как раз заканчивал в дни перед отлетом. Картину, о которой, чувствую,
обязательно должен рассказать; в которой, быть может, содержится ключ ко
всей этой невероятной нижеследующей истории.


2.КАРТИНА

Она сверху надписана по-французски - "Сите де Пари"; с птичкой-галочкой
над первым 'е'. Птичкой в буколических кучевых облаках Иль-де-Франса.
Исполненное в трех цветах французского флага, полотно являет собой как-бы
карту города с коромыслом Сены посередине. Известно, прочтите обычное меню
по-французски, еда покажется (и, верю, будет!) вкусней. Что касается карты
великого города- то это уже не 'меню' , то есть дословно не 'минимум'; это н
почти что 'максимум' - суммарное блюдо чувственности. Карту Парижа гурманы
мужского пола исследуют словно она - сложное блюдо, а еще лучше, - как тело,
роскошную фемину, повторяя про себя или вслух имена знаменитых авеню и
бульваров. Франкоман вроде меня любит интимным образом, с собою наедине,
забраться в самую глубь, в потайные углы, медленно прочесывать на карте
венозную сеть переулков и капилляров, пробуя на язык какую-нибудь рю де
Лятран или деВан Эгрие, следуя вдоль канала Сен-Мартен от площади
Сталинграда до Республики. Или, пользуясь лупой, отыскать на карте
малозаметную, сущую дыру - Рутру у Одеона.

Мы с Максом не раз играли - кто назовет больше монументов, площадей; в
каком районе-аррондисмане находится тот или иной закоулок. Короче, франкоман
смакует саму карту Парижа, готов поместить ее на стену. Хотелось сказать на
сцену. С картой Парижа ему не нужны ни мясные красавицы Рубенса, ни
фотографии обнаженных моделей. В этом, вкратце, и состоит идея моей
последней картины. В ней не последнюю роль, как ни странно, сыграл рельеф
живота моей невесты Лулу. Не косвенным образом, но буквально, впрямую он
оказал, пожалуй, самое значительное влияние на мой живописный сюжет.

Если взглянуть с расстояния, видно как через все полотно раскинулась
белотелая зеленоглазая одалиска в одном капоте. Сверху над нею - густой
аквамарин парижского лета с упомянутыми кучевыми облаками; снизу - рубчатые
складки красного покрывала. Синее, белое, красное - палитра национального
флага Франции. Подойдя ближе и вглядевшись, замечаешь, что складки, швы,
рубцы сюжета - все это ни что иное, как линии городской транспортной схемы.
Картина, готовая в целом, требовала, как мне казалось, небольшой
подмалевки. Я не мог выбросить ее из головы и, значит, она не была