"Вера Пирожкова. Потерянное поколение: Воспоминания о детстве и юности " - читать интересную книгу автора

из ответственности за родителей. Уже в эмиграции одна моя знакомая
рассказывала: однажды управдом (как и в нацистской Германии знаменитые
хаусварте, советские управдомы были часто сексотами) завел разговор с ее
трехлетним сыном. Замужем же она была за бывшим офицером, что они скрывали,
и она боялась, что ребенок услышал что-либо из разговоров и теперь управдом
из него эти сведения вытащит. Когда тот отошел, мать спросила мальчика
осторожно: "Ну, о чем же дядя тебя спрашивал?! Малыш посмотрел на нее
большими глазами и сказал: "Не бойся, мама, я не разговорчивый мальчик, я
ничего не скажу о папе". Дети понимают гораздо больше, чем часто думают
взрослые.
Впрочем, в раннем детстве у меня было мало подруг и друзей, я росла
одиночкой, много читала. А в возрасте 6-10 лет главным товарищем моих игр
был сын наших самых близких знакомых, с которыми мои родители и на
политические темы разговаривали откровенно.
У моего отца был один близкий друг, художник немецкого происхождения,
но уже не знавший немецкого языка, Владимир Оттонович Рехенмахер. Он был
преимущественно пейзажист, но на выпускном экзамен в Академии художеств (еще
до революции) написал довольно известную картину "Пушкин и Мицкевич у
памятника Петру Великому". Она был популярна, репродукции ее имелись в ряде
хрестоматий. Он подарил ее Пушкинскому музею, где потом случился пожар, и
картина сгорела. Его часто просили восстановить ее, но собрался он это
сделать только незадолго до начала Второй мировой войны. Снова он подарил ее
Пушкинскому музею в Пскове. Что с ней случилось во время войны, я не знаю О
ее создателе еще будет речь. Он был холостяком, очень часто бывал у нас. Жил
он вместе с семьей своей замужней сестры, вот младший сын этой сестры, мой
ровесник Дима, и был товарищем моих детских игр Мы играли в диких зверей, в
путешествия и, значительно реже, в войну.
Кроме моих родителей, в детстве на меня большое влияние оказала моя
учительница немецкого языка, у которой я брала частным образом уроки еще до
школы, Лидия Александровна Гермейер.
Происходила она из семьи разбогатевших в России, но все же сохранивших
связь с Германией немцев. Л.А. училась в самой Германии, в лицее, конечно,
до революции. Она родилась калекой, с искривленными пальцами рук и ног,
могла ходить, но с детства пользовалась палочкой. Баловали ее в семье,
жалея, чрезвычайно и неразумно. Но баловством не испортили. Она нашла свой
путь, став сознательно верующей христианкой, однако состояла в какой-то
радикальной секте, которая даже отрицала врачебную помощь: Бог даст смерть
или выздоровление. Так, в голодные послереволюционные годы она заболела
сыпным тифом, отказалась от врачебной помощи и выздоровела без врача. Но в
ней не было ничего сектантски изуверского или мрачного. Она была всегда
уравновешенная, всегда радостная, в ней ощущалась очень сильная натура и не
менее сильная христианская любовь к людям. Она никогда не проповедовала и не
поучала, но все же первое знание об Иисусе Христе дала мне, пожалуй, она, и
гак, как бы мимоходом, но мне это запомнилось на всю жизнь.
Преподавательницей она была прекрасной, умела научить структуре языка,
так что мне было потом нетрудно по знакомому корню с соответствующими
приставками и суффиксами образовывать самостоятельно слова, которых я до тех
пор не знала, а тем более понимать встречающиеся новые слова.
Жила она вместе с вдовой своего рано умершего младшего брата с его
двумя дочерьми. Старшая незамужняя служила в каком-то бюро, младшая,