"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

ежели россиянин в страхе содержится, то... разве же не даст? Даст, как ми-
ленький!"
И - придумал.
- Языки, - намекнул Ушаков. - Языки трепать надобно... Во времени том, ди-
ком и безъязыком, когда все замолкло на Руси, явились тогда кричащие "языки".
Под праздники на дни Христовы стали из Тайной розыскных дел канцелярии выво-
дить узников на улицы и по тем улицам проводили их меж домов, заставляя на
людей безвинных, случайно встреченных, кричать "слово и дело"... Вот когда
ужас-то настал! Каждый теперь пешеход и даже дитя малое, едва кандальных за-
видя, спешил укрыться, оговору боясь. Словно тараканы, забивался в щели на-
род... И текли золотые ручьи в канцелярию Тайную, а оттуда - прямо в покои
императрицы. Страх, оказывается, тоже прибылен.
- Вижу, - сказала Ушакову царица, - что ты служишь мне с ретивостью. Я те-
бя за это взыскую своей милостию...
В царствование "царицы престрашного зраку" народ русский отвык по гостям
ходить. И сам в гости не набивался. Жили в опаске от слухачей и соглядатаев.
Было! Ведь уже не раз такое бывало... Ты его, сукина сына, в гости к себе за-
лучишь, от стола твоего он сыт и пьян встанет, а потом назавтра. похмелясь
исправно, на тебя же донос и напишет: что говорили, что осуждали... Ой, худо
стало на Руси! О, как худо, не приведи господь!
А в тюрьмах полно народу сидело после праздников. Виновны они - шибко ви-
новны: первый тост за столом произносили с бухты -барахты, не подумав. Пили
за кого придется, а не за матушку пресветлую, государыню Анну Иоанновну...
Не знал теперь человек русский, с какой ему стороны и беды поджидать. На
всякий случай - отовсюду ждали. Доносы в те времена и вот такие бывали:
"...у него в дому печь имеется, в изразцах, в коих изображены зело орлы
двухглавые. Поелику орел есть герб государственный, кой принадлежит токмо
всемилостивейшей государыне нашей, и в том видно злостное оскорбление фамилии
высокой, ибо неспроста... Герб на печных изразцах означает желание сжечь
его!"
Взяли владельца печки за шкирку. И повели голубя. Уж как он плакал, как
убивался... Домой он больше не вернулся.
В этом 1735 году, который рассекал пополам время правления Анны Иоанновны,
как раз в этом году далеко на юге, над выжженными степями ногаев, стал разго-
раться красноватый огонь одинокой звезды. Это замерцал над скованной Россией
полуночный Марс - звезда воинственная, к походам и кровопролитию зовущая...
В один из дней из покоев императрицы, арапов отшибив плечом и двери ломая,
вывалился хмельной Миних, а в руке фельдмаршала, жилистой и багровой, тускло
мерцал палаш.
- Войны жажду! - Миних объявил, и лицо его сияло. - Да здравствует
честь... слава... бессмертие. Разверните штандарты мои - пусть все знают, что
я иду...
"Гегельсберг" - это слово приводило фельдмаршала в трепет. Два года назад
под этим фортом Гданска в одну лишь ночь Миних угробил три тысячи душ. Теперь
мечтал он реками крови смыть с себя позорное пятно неудачи под Гегельс-бер-
гом... И трясся палаш в руке Миниха.
- Горе вам всем, сидящие на Босфоре! - взвывал он... Остерман, словно по-
вивальная бабка, принимал все роды войны и мира. Сейчас он потихоньку, шума
не делая, наблюдал, как в загнивающей утробине Крымского ханства созревает
плод новой для России войны, и... "Не ускорить ли нам эти мучительные роды?"