"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

тебя с потрохами!
Велел Черепаха - Черкасский дворне ружья готовить да голубей ловить для
дочери. Желал он меткой стрельбой Варькиной умаслить гнев императрицы. И пи-
сал кабинет-министр об успехах дочери самой Анне Иоанновне в депешах курьез-
ных: "Иное попадает княжна, иное кривенько. Садили голубя близ мишени, и
стрелила в крыло, и голубь ходил на кривобок, а в другой раз совсем убила
его..."
Анна Иоанновна в это лето увлеклась запусканием змеев под небеса. Руки ца-
рицы, тетиву луков татарских рваьшие, удерживали змея любого, и плыли они над
крышами столицы, драконами страшными разрисованные, пока не пропадали совсем
в поднебесье.
- Ай да забавушка! - восклицала Анна, радуясь...
В городе же нельзя было уже окон открыть - петербуржцы задыхались от дыма,
который наполнял столицу. Вокруг трещали леса в огне, выедало в пламени мхи.
Ушаков рыскал по округе, выискивая поджигателей. Люди злоумышленные жгли и
бояр на Москве; подозрительных бабок, к колдовству склонных, хватали здесь и
там, обливали их смолою, сжигали на кострах публично, чтобы народ страхом
проникся. Но это не помогало: две столицы полыхали из года в год. А бешеные
собаки, вывалив из пастей сочные пенные языки, носились по городам, кусая
солдат караульных, детишек и проезжих. Однажды и во дворец к Анне Иоанновне
ворвались два таких пса, вволю погрызли придворных. Леса вокруг Петербурга
стали сводить под корень: чтобы пожаров не было, чтобы разбойным людям негде
прятаться было. Всюду царили страх, неуютство, смятение...
Европейские газеты открыто печатали, что надо ждать смены правителя на
престоле русском, а от народа русского - бунта кровавого. И все чаще в "ку-
рантах" иноземных мелькало имя отверженной и забитой при дворе цесаревны Ели-
заветы. А в народе русском постепенно складывалась вера, что только Елизавета
Петровна круглолицая плясунья, простоватая, рыжеволосая, смешливая, - только
она, девка воистину русская, может дать облегченье всем людям. Но Елизавета
пока сидела смирнехонько...
Волынский с калмыком своим, верным Кубанцем, поехал к себе на дачу по Пе-
тергофской дороге. День выпал жаркий, дымно оплывало над взморьем солнце.
Словно челноки в машине ткацкой, ерзали по дороге императорской - туда и сюда
- драгунские разъезды, дабы путников проезжих от разбоя случайного оберечь.
Не было таких мыслей, которые бы Артемий Петрович мог скрыть от своего
дворецкого, и сейчас затужил доверительно:
- Дожили, чтоб оно все треснуло... По своей же земле русский дворянин не
знает как живу-здорову проехать. Из народа-труженика мы народ в разбойника
превратили. Да и сыскать как? По себе ведаю: когда мне худо, я бы первым кис-
тень взял и пошел бы...
Вдруг со звоном вылетели стекла из окон. Карету вздыбило. С ее боков,
хрустя, посыпался лак. Возок Волынского столкнулся со встречной каретой, сце-
пясь с нею осями колес; лошади с испугу занесли на обочины, вся упряжь сразу
перепуталась. Артемий Петрович был на поступки скор - сразу палку схватил и
стал бить кучера на чужих козлах. Бил всласть - он любил подраться.
И вдруг над ним раздался голос - властный, строжайший:
- Брось палку, Петрович... Твой кучер виноват более моего!
У Волынского даже руки повисли - трость выронил.
Из окошка взирал на него генерал-прокурор империи Ягужинский.
Долго молчали заклятые враги, один в карете сидя, другой посреди дороги