"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

огонь убегающие. Сгорали семьями, толпами, селами. Иногда по 30 000 сразу,
как было то на Исети да на Тоболе, было так на Челяби да на Тюмени. И не надо
даже апостолов, зовущих в огонь войти, как в храм спасительный. Нищета,
страх, отчаяние - вот кремни главные, из коих высекались искры пожаров чело-
веческих...
Гари те были велики, были они чудовищны. Но дым от них едва ль достигал
ноздрей первосвященников синодальных.
- Жалеть ли их нам? - говорил Феофан Прокопович и отвечал за весь Синод: -
Не стоят они и слезинки нашей... Ибо убытки души заблудшей сильнее всех иных
убытков в осударстве русском!
Ропот же всенародный тогда утишали через -
"ХОМУТЫ, притягивающие главу, руки и ноги в едино место, от которого злей-
шего мучительства по хребту кости лежащие по суставам сокрушаются, кровь же
из уст, из ушей и ноздрей и даже из очей людских течет..."
"Ш И Н О Ю, то бишь разожженным железом, водимым с тихостию или медлитель-
ностью по телам человеческим, кои от того шипели, шкварились и пузырями взды-
мались... Из казней же самая легчайшая - вешать или головы отрубать..."
"НА ДЫБЕ вязали к ногам колодки тяжкие,
на кои ставши, палач припрыгивал, мучения увеличивая. Кости людские, вы-
ходя из суставов своих, хрустели, ломаясь, а иной раз кожа лопалась, а жилы
людские рвались, и в положении таком кнутом били столь удачно, что кожа лос-
кутьями от тела отваливалась..."
Над великой Россией, страной храбрецов и сказочных витязей, какой уже год
царствовал многобедственный страх. Чувство это подлейшее селилось в домах
частных, страх наполнял казармы воинские и учреждения партикулярные, страхом
жили и люди придворные в самом дворце царском.
Год 1735-й - как раз середина правления Анны Иоанновны.
Пять лет отсидела уже на престоле, нежась в лучах славы и довольства вся-
кого. Наисладчайший фимиам наполнял покои царицы. Придворные восхваляли муд-
рость ее, академики слагали в честь Анны оды торжественные. Лучшие актеры Ев-
ропы спешили в Петербург, чтобы пропеть хвалу императрице русской, и были
здесь осыпаны золотом. Изредка (все реже и реже) грезились Анне Иоанновне дни
ее скудной молодости, заснеженная тишь над сонною Митавой, когда и червонцу
бывала рада-радешенька. А теперь-то лежала перед ней - во всем чудовищном изо-
билии! - гигантская империя, покорная и раболепная, как распятая раба, и от-
ныне Анна Иоанновна полюбила размах, великолепие, исполнение всех желаний
своих (пусть даже несбыточных).
- Колокол иметь на Москве желаю, - объявила однажды. - Чтобы он на весь
мир славу моему величеству благовестил. Дабы всем колоколам в мире был он -
как царь-колокол...
А жить-то монархине осталось всего пять лет (хотя она, вестимо, о сроках
жизни не ведала). Баба еще в самом соку была. Полногрудая. Телом крепкая. С
мышцами сильными. На мужчин падкая. Черные, словно угли, глаза Анны Иоан-
новны сверкали молодо. Корявое лицо - в гневе и в страсти - оживлял бойкий
румянец. Не боялась она морозов, в свирепую стужу дворцы ее настежь стояли.
Платок царица повяжет на манер бабий, будто жена мужицкая, и ходит... бро-
дит... подозревает... прислушивается.
Иногда в ладоши хлопнет и гаркнет во фрейлинскую:
- Эй, девки! Чего умолкли? Пойте мне... Не то опять пошлю всех на порто-
мойни - для зазору вашего портки стирать для кирасиров моих полка Миниха! Ну!