"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

тут бить. И били, пока он не затих. Даже дергаться перестал...
- В узилище его! - велел Татищев. - Да от Егорки Столетова подалее, чтобы
не снюхались... Будем вести розыск исправно!
Ночью в камору к Жолобову кто-то проник тихой мышкой:
- Ааексей Петрович, это я... узнаешь ли с голоса?
- Не! Назовись, кто ты?
- Хрущев, Андрей Федоров я... экипажмейстер флотский, а ныне при горных
заводах состою. Помнишь ли ты меня по Питеру?
- Ну здравствуй, Андрюшка... Ты чего явился?
- Помочь тебе желаю.
- Помоги... Эвон цепь на мне. Сумеешь выдернуть? Хрущев в потемках нащупал
тяжкую цепь:
- Нет, не могу. Татищев - зверь, спасайся от него. Может, повезет тебе,
так в Питерсбург отвезут.
- Чудак ты, Андрюшка: у меня в столице иной враг - Бирен!
- Однако там и друзья сыщутся... хотя бы Волынский.
- Брось пустое молоть, - отвечал Жолобов, ворочаясь на соломе и пепью гро-
мыхая. - Волынский такой же погубитель, как и все. Мы себя ценить не умеем. И
не приучены к этому. Эвон немцы! Задень одного - десяток сбежится, и тебя
заклюют. А у нас так: бей своих, чтобы чужие пугались...
Татищев уже вовсю трепал Столетова.
- Чего ради, - вопрошал строго, - в день тезоименитства государыни нашей
матушки Анны Иоанновны ты в церкви не бывал?
- Пьян был, - винился Егорка.
Татищев наступал на поэта неумолимо, как рок, предварительно как следует
материалы к следствию изучив и подготовив.
- Еще пункт! Когда ездил ты вино пить к крестьянину Ваньке Патрину, были
там подьячие Ковригин да Сургутский, обче с комиссаром Бурцевым, и ты при
всех власть божию лаял похабно и кричал зазорно, что, мол, время ныне худое
настало, все от двора императрицы обижены пребывают, а боле всех винил графа
Бирена. Вот теперь ты и скажи нам: кто тебе давал право людей, выше тебя сто-
ящих, хулить?
- Прав своих от рожденья не ведаю, - отвечал на это поэт...
Егорка Столетов героем не был: всех, кого знал, попутал в оговорах сбивчи-
вых. Длинной килой потянулся перед Татищевым список его знакомцев, пьяниц-со-
питух, сородичей, друзей и прочего люда. Даже сестру родную, Марфу Нестерову,
оговорил. Татищев тут же писал в Петербург, что мужа Марфы, мундшенка Несте-
рова, следует от вина царицы отставить, ибо... опасен!!!
Егорка просил, чтобы ему бумаги и чернил дали.
- На што тебе? - спросил Татищев. - Стихи писать?
- Буду проект писать. О торговле с китайцами. Я все продумал. Государыня
от меня, ежели не казнит, будет доходу иметь в сто тыщ ежегодно. Дозвольте
проектец выгодный сочинить?..
Стихи он писать умел, а вот на проекты оказался головою слаб. Наплел раз-
ной чепухи от страха, будто надобно табак продавать листами, не кроша их, а
лошадей из Европы гнать прямо в Пекин и там продавать... Татищев от такой
"изобретательности" поэта даже затосковал. Скоро пытошные избы были отстрое-
ны. Теперь от "слова" можно было к "делу" переходить: от допросов - к пыткам!
Егорка Столетов трясся в ужасе пред будущим, и Татищев трясучку его приметил.
А потому священнику, который перед пытками сбирался Столетова исповедовать,