"Валентин Пикуль. Слово и дело (книга вторая)" - читать интересную книгу автора

радуясь оба, что тепло в покоях, пусть даже острожных, что молоды, что краси-
вы... Овцын протянул руку к ножу. Сжал его столь сильно, что побелела кожа на
костяшках пальцев. И, каравай к мундиру прижав, взрезал его на крестьянский
лад. Смотрела на него порушенная невеста покойного императора, и так ей вдруг
ласк мужских захотелось. Из этих вот рук! Рук навигатора молодого...
- А из Тобольска-то пишут ли? - говорил, между прочим, Овцын. - Видать,
депеш не прибыл еще. Докука да бездорожие... Чуете?
- Чую, - еле слышно отвечала княжна, а у самой слеза с длинных ресниц сор-
валась и поехала по щеке, румяна размазывая.
Овцын послушал, как бесится метель за палисадом тюремным, и краюху теплого
хлеба окунул щедро в солонку.
- Ну а книжки, княжна Лексеевна, читаете ли от скуки?
- Еще чего! Мы и на Москве-то от книжек бегали.
- Куда же бегали? - хмыкнул Овцын.
- А у нас забот было немало. По охотам с царем езживали, по лесам зверя
травили... Опять же - балы! Мы очень занятые были!
- А-а... Ну, я до таких забав не охотник... По мне, так дом хорош тот, в
коем книги сыщутся. У меня в дому родном полочка имеется. Я на нее книги со-
бираю. Ныне вот, коли в Туруханск прорвусь на "Тоболе", дела по экспедиции
сдам, жалованье получу... и Плутарха куплю себе! Читали?
- Слышала, что был такой сочинитель. Но... не девичье это дело Плутархами
себе голову забивать. Вон Наташка у нас, та книгочейная... Раз иду, а она ре-
вет, слезами обмывается. "Чего ревешь-то, дура?" - я ее спрашиваю. А она мне
говорит: "Изнылась я тут... без книжек, без готовальни моей". Ну не дура ли?
И вдруг Катька горячо зашептала на ухо Овцыну:
- А едина книга в острогу нашем сыщется... Сколь уж раз из канцелярии Тай-
ной сыщики наезживали, сколь добра от нас разного выгребли! Все искали... на
царя намек, на мово суженого. Да книжицу ту заветную спасла я... Сейчас пока-
жу ее по секрету!
И вынесла книжицу, что была в Киеве (при академии тамошней) печатана в
1730 году, а в книге описано подробно обручение Катькино с юным императо-
ром... Овцын повертел книжку в руках:
- Хотите, доброе дело для вас сделаю?
- На добро ваше и своим добром платить стану...
Овцын книжицу (на Руси ныне запретную) взял да в печку сунул. Порушенная
тут завыла - в голос, а Митенька еще кочергой в печи помешал, чтобы огонь
сожрал эту книжку поскорее.
- Не с того ли плачете, княжна? - спросил он Катьку.
- Не с того, сударь... Прошлое-то пущай гиштория ворошит. А мне одни срам
да тоска остались. Ох, мой миленькой! Чернобровенький-то ты какой... погибель
моя! Да нешто не видишь, что изнылась я? Возлюби ты меня, сироту горемыч-
ную...
Дунуло за окнами, сыпануло по стеклам горохом снежным.
- Чего уж там скрываться мне! - сказала княжна Долгорукая. - Знай истину:
люб ты мне... люблю!
И встала она рядом с ним, сама высоченная, копнища густых волос сверкала в
потемках, вся жемчугами унизана.
- Ой, и стать же... До чего ты высока, княжна!
- А хочешь... Хочешь, я ниже тебя стану? Гляди... вот! Гляди, любимый мой:
порушенная царица России на коленях пред тобою без стыда стоит... пред лейте-