"Михаил Михайлович Филиппов. Осажденный Севастополь " - читать интересную книгу автора

королю Луи-Филиппу, уважая в нем монархический принцип, и могу вас
уверить...
- Я не вполне понимаю вас, - перебил Сеймур. - Сколько мне известно,
ваш государь был доволен падением Луи-Филиппа. Теперь во Франции царствует
Наполеон III, и правительству королевы было бы весьма приятно, если бы вы
могли повлиять на вашего государя в том смысле, чтобы устранить всякие
недоразумения между вами и нынешним французским правительством.
- Вы пессимист, дорогой сэр, никаких крупных недоразумений нет и не
предвидится...
- О! - протянул англичанин. - Однако вопрос о ключе от ворот
Вифлеемского храма до сих пор служит яблоком раздора между вами и Францией.
При этих словах Сеймура губы графа Нессельроде искривились в неприятную
улыбку. Знаменитый спор из-за ключа всегда приводил графа в отчаяние. Граф
Нессельроде был, правда, одним из деятелей эпохи Священного союза{5}. Он
любил повторять, что подпись его красовалась рядом с подписями Гарденберга,
Меттерниха и Веллингтона{1}. Но, с другой стороны, граф был по религии
англиканского вероисповедания, по убеждениям - вольнодумец и человек в
полном смысле слова светский. Священный союз был, с его точки зрения, лишь
удачной дипломатической комбинацией. Граф решительно не понимал, каким
образом в XIX веке, в эпоху телеграфа и паровой машины, мог быть возбужден
между двумя державами спор из-за каких-то пилигримов, как он называл
православных богомольцев. Ссориться с Францией в угоду нескольким греческим
попам и монахам! "Да мы возвращаемся к эпохе крестовых походов", - говаривал
граф, приписывая всю эту историю интригам "старой русской партии". Но когда
граф Нессельроде впервые узнал, что Наполеон III в свою очередь поддерживает
претензии католических монахов, добивавшихся получить ключ от больших врат
Вифлеемского храма, он был изумлен до такой степени, что первоначально не
понял, в чем дело. Граф долго ломал голову, размышляя: что бы это значило?
Наконец, не спросясь государя, отправил в Париж депешу, в которой писал
нашему послу: "Постарайтесь узнать, идет ли речь о ключе в смысле
инструмента, которым принято отворять двери, или же здесь подразумевается
какой-нибудь особый ключ, например какая-нибудь эмблема!"
Но изумлению графа не было пределов, когда его уведомили, что речь идет
о настоящем ключе, то есть о таком, которым принято отворять двери...
- Вы, конечно, понимаете, дорогой сэр, - продолжал граф, - что этот
смешной спор между латинскими и греческими монахами уладится чисто
дипломатическим путем...
- Правительство ее величества королевы только и желает этого, - сухо
ответил Сеймур.
В это время к ним подошел французский посол Кастельбажак, человек уже
старый, из военных, иногда бестактный и невоздержанный на язык. В первый же
день своего прибытия в Петербург он на параде предложил такие неуместные
вопросы, что навсегда уронил себя в мнении императора. По вступлении на
престол Наполеона Кастельбажак постоянно повторял слова своего повелителя:
"Империя - это мир".
Француз подошел к графу Нессельроде, а британский посол, пользуясь
этим, отошел в сторону.
- Как поживаете, граф? - спросил француз, пожимая руку канцлера. -
Перестаньте думать о политике... Скучная материя, уверяю вас. Лучше обратите
внимание на эту очаровательную блондинку. Какой роскошный бюст!