"Михаил Михайлович Филиппов. Осажденный Севастополь " - читать интересную книгу автора

Кастельбажак был так же стар, как Нессельроде, и такой же любитель
женских прелестей.
- Вы неисправимы, мой дорогой, - сказал с улыбкой Нессельроде. - Вас,
кажется, более всего в мире интересуют женщины.
- Прибавьте: красивые и молодые... Уродливых и старых, вроде ваших
приезжих из Москвы княгинь, я не люблю... О чем вы беседуете с Сеймуром? Он,
кажется, по-прежнему сердится на вас. Право, не стоит обращать на него
внимания. Недавно я сказал вашему государю: "Ваше величество, серьезный тон
сэра Сеймура - это простая причуда упрямого англичанина". Государь милостиво
улыбнулся и сказал мне: "Это самое мне постоянно твердит Нессельроде".
- Разумеется, - поспешно подхватил граф. - Я весьма счастлив, что мои
доводы не остались без влияния на государя... Скажу вам по секрету, что у
нас никто не верит в возможность англо-французского союза.
- Конечно, этот союз - чистый вздор, - заметил Кастельбажак.
Между тем император Николай Павлович приблизился к группе немецких
дипломатов. Черные фраки и мундиры со звездами нервно зашевелились. Все
наперебой старались обратить на себя внимание государя и ловили каждый его
взгляд. Но император, минуя разных саксен-кобург-готских
коммерции-советников, подошел прямо к стоявшему одиноко сэру Гамильтону
Сеймуру, дружески пожал ему руку и увлек за собою в одну из соседних зал
дворца.
Сэр Сеймур резко выделялся среди товарищей-дипломатов непринужденностью
обращения, которую он сумел соединить с должной долей почтительности.
В то время как в главных залах дворца гремела музыка, слышалось
бряцанье шпор, шуршание шелка и бархата, в отдельной зале, где лишь изредка
появлялись фигуры гостей, исчезая при внушительном взгляде императора,
велась беседа между британским послом и государем.
Император говорил с жаром, делая энергические жесты, отрывистыми
фразами, как бы размеренными по тактам. Британец почти все время слушал и
как бы мысленно стенографировал слова Николая, видя в них важный материал
для донесения в Лондон.
- Вы знаете, - говорил император, - мое отношение к Англии. То, что я
вам говорил раньше, повторяю теперь. Я искренне желаю, чтобы оба государства
были связаны узами теснейшей дружбы. Я уверен в том, что это возможно. Прошу
вас, передайте мои слова лорду Джону Росселю{7}. Если мы будем заодно, для
меня несущественно, что думают другие. Теперь я прощусь с вами.
Император снова пожал руку Сеймура, давая ему понять, что разговор
окончен. Но Сеймур, почти все время молчавший, вдруг сказал:
- Государь, с вашего позволения, я осмелюсь несколько продолжить нашу
беседу.
- А что такое? - спросил государь. - Говорите, я слушаю со вниманием.
- С тем условием, государь, что вы позволите мне высказать совершенно
свободно мои мысли, внушенные мне вашими последними словами.
- Разумеется. Говорите со мной вполне откровенно. [11]
- Я был бы рад, - сказал Сеймур, - если бы ваше величество
присовокупили несколько успокоительных слов насчет Турции.
Император сдвинул брови. На мгновение показалось, что слова Сеймура
неприятно поразили его. После некоторого колебания он сказал твердо, по
дружески:
- Вы сами знаете, что дела Турции находятся в самом дурном состоянии.