"Юрий Петухов. Черный дом" - читать интересную книгу автора

восемь колец насчитал я, петляя дворами да проулочками. Но в с амом
окружении Дома Советов стояли уже наглухо, как вокруг Смоленской, плечом к
плечу, броня к броне, и БТРы, и грузовики, и машины поливальные, из коих
вдруг высыпали отделения бойцов и начинали ноги разминать, дело виденное еще
и первого, и девятого мая. И все с противогазами наготове. Судя по всему
белодомовских сидельцев собирались поначалу тихо и мирно травить газами, без
пальбы и танков. Правда, на каждого баркашовцаи приднестровца, коих
окрестили "бандитами" и "боевиками", в Доме Советов приходилось по тридцать
женщин да детишек. Но, видимо, режим эта мелочь не смущала-лес рубят, щепки
летят. Ходил я, бродил - пока не заподозрили в чем-то подрывном, да не
погнали от "объекта". Но тихо, лениво погнали, не от сердца, а по "долгу
службы". Никому ничего не было надо! И этим мордоворотам ничего не было
нужно. Ни стрелять, ни ругаться со старухами, ни подыхать от случайной пули
даже и не "боевика" вовсе, а одного из подпитых своих - это, конечно, позже,
но все равно - им не было нужно. Им были нужны только те самые баксы, что им
наобещали. И все! Эти тоже были из сытой и жующей толпы.
Вернулся я на Новый Арбат, когда уже начинало темнеть. На парапете
подземного перехода, под нелепым и синим глобусом, знакомым всем, стоял
Аксючиц и призывал пять-шесть десятков старушек, ветеранов и изможденных
парни-шечек к спокойствию. Он поведал, что случилось с утра на Смоленской.
Народ собрался на митинг, хотели идти к Дому Советов, нагрянули каратели,
завязалась рукопашная, садистски избили выхваченного из толпы учителя,
пинали поверженного, добивали дубинами. Потом один из карателей вынул
пистолет и дострелил умирающего. Позже убили парнишку, который бросился на
выручку. Пролилась первая кровь. Теперь должна была последовать анафема -
недаром ведь Патриарх грозился проклясть первых, проливших кровь. Кровищи и
до того дня пролилось много - с 22-го числа лилась она и лилась. Но не было
доказательств, не было - сотнями, тысячами народ попадал в больницы с
черепными и прочими травмами, избитый и израненный, да, видно, врачам по
Москве особое распоряжение было выдано, не свидетельствовать пострадавших...
ну, а сколько трупов вывезли да схоронили в заброшенных карьерах, прудах,
оврагах - одному Богу известно, работали до самого ослепительно светлого
воскресения 3 го октября профессионально, замывали следы, даже поминавшиеся
западные борзописцы и их операторы, избитые да изувеченные у метро
"Баррикадная", видно, из любви к демократии и демократи-чес кому режиму
помалкивали. Такая вот демократия! А ведь снимали все, снимали все дни
подряд, с 22-го сентября по 6 октября и позже, снимали тысячами камер, я все
видел своими глазами, индикаторы камер, эти красные глазки, горели
круглосуточно отовсюду: снизу, сверху, слева, справа, изо всех щелей. Вот
такая демократия! Наверное, чтобы увидать всю правду, надо, чтоб
тоталитарист-диктатор какой-нибудь пришел к власти. Демократы-лицемеры не
показывают. Ну да Бог... прошу прощения за святотатство, с ними, конечно же,
не Бог, а их отец родной и хозяин - дьявол, вот и пусть так будет, дьявол с
ними! Поговорил Аксючиц, поговорил - да и уехал. А дымы все стояли.
Страшные, черные дымы над Москвой - вестники нехорошего.
Приехал я домой удрученный и мрачный. Больная мать сидела в кресле и
ничего не слышала, считала удары сердца: "Один, два, три... тридцать..." И
все. Тридцать ударов в минуту. Сердце совсем отказывало, она была бледной,
отечной, с посиневшими губами. Но вызывать скорую или ехать в больницу
категорически отказывалась, это еще больше угнетало меня. Я не мог