"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

- Как же! Успеем! Обязательно горячего чаю, ведь говорить придется! Для
голоса!
Сидим за столом в огромной столовой, я пью чай с карамелью и дважды
покусилась на большие куски хлеба, им здесь хлеб режут ломтями от круглых
хлебов, больше всего люблю неудержимо, неудержимо люблю хлеб. Капает из
носу, у меня в портфеле с рукописями чистая откипяченная тряпочка, но как
ее достать, деликатно сморкаюсь в бумажку, у них тут вместо салфеток
нарезаны бумажки. Где-то вдали шумят дети, их заводят в зрительный зал, мы
с Ксенией забежали в туалет, она там задрала юбку и стала снимать с себя
шерстяные рейтузы и осталась в шерстяных колготках, мелькнуло обтянутое
брюхо и жирное лоно. Ужас, до чего мы не ведаем своего безобразия и часто
предстаем перед людьми в опасном виде, то есть толстые, обвисшие, грязные,
опомнитесь, люди! Вы похожи на насекомых, а требуете любви, и наверняка от
этой Ксении и ее матери ихний муж гуляет на стороне от ужаса, и что
хорошего, спрашивается, в пожилом человеке? Все висит, трепыхается, все в
клубочках, дольках, жилах и тягах, как на канатах. Это еще не старость,
перегорелая сладость, вчерашняя сырковая масса, сусло нездешнего кваса,
как написала я в молодости от испуга, увидев декольте своей знакомой. И
правильно, что на Востоке такую Ксению (и меня) упаковали бы до предела в
три слоя, до концов рук и подошв, и подошвы бы замазали хной!
Я отговорила свое, дети затихли, мы причем, как всегда, выступали вдвоем с
Тимофеем, он сидел за моим столиком на сцене рядом со мной и наливал из
графина воду в стакан, стучал, булькал, пил эту сырую воду, холодную и
отравленную, а остаток сливал обратно - и ладно. Хотя пионервожатые,
стоящие сзади своих пионеров лицом к нам, как лагерные капо, уже
настороженно и злобно переглядывались. Но, как всегда, искусство победило,
я сорвала апло-дисман, и мы с Тимошей пошли за кулисы ждать ужина. Я
пыталась отправить Тимочку в зал к детям, посмотреть на Ксению, но он ни в
какую, не дал бабе посидеть одной справиться с мыслями. Да, так о чем я?
Плотно забрался на колени в пыли, во тьме кулис, ревнивый, требовательный,
и стал оттуда смотреть в спину сказительницы, которая действительно
ковырнула два раза картофелину (глаза), насадила ее на вилку, распустила
мочало и с поварешкой и щипцами для белья показала очень симпатичную
оригинальную сказочку, неожиданно для меня. Ах, друзья мои, и в старческом
теле мерцает огонь ума! Брать хотя бы пример моей великой почти что тезки.
После сказочки мы пировали за отдельным столиком, дети подходили
посмотреть на кукол сказительницы, а я под шумок взяла с собой, опуская
незаметно в сумку с рукописями, три громадных бутерброда маслом друг к
другу и конфет карамелей: будет пир горой, когда приедем домой. И льстиво
выпросила эту огромную, видно с рынка, породистую шершавую картофелину с
двумя выковырнутыми ямками, якобы чтобы Тиме устроить тоже повтор сказки,
а на самом деле это же на второе! На второе блюдо!
Домой, домой. Безрадостное встанет утро после бессонной ночи с
проворачиванием всех вариантов: пенсия-то пенсия, но запах! Как в
зверинце. Мама давно "ходила на гумно", и как там смердело, у этих
старушек в палате, и как они стеснялись посторонних, пытаясь накрыться до
подбородка, и до подбородка марались, при мне сестра с сердечной руганью
от всей души отворила такую укромно затаившуюся в тепле Краснову, соседку
мамы, и с криком причем, как это угораздило-то, бля, до шеи. В глазах мамы
сверкнуло, в темной воде белков пробудилось скромное торжество. Ах, как я