"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

не водит, потому что лотерейный билет купила моя мама.
- Все понятно, поздно родили, - говорю я, - но ничего. Воспитать успеете к
восьмидесяти-то годам.
- Мам, - говорит Тима, он меня то "мам", то "баб" зовет. - Мама! Я есть
хочу! - Ваша дочка, это ваша дочка, хочешь конфетку? - забормотала эта
всем чужая.
Он съел как собака, гам! И посмотрел еще.
- Спасибо скажи и надень шапку, тогда тетя даст тебе еще, - говорю я.
Тима сидит, как бы не веря в такое.
- Вот шапку снял, - говорю я, - если ты заболеешь, я ведь бабушку из
больницы беру... Я завтра - оп! (подпрыгнули) - бабушку из больницы
беру... (предупреждая его вопрос "каку таку бабушку?") помнишь бабу Симу?
Баба Сима не разрешает без шапок ездить! У-у! Надень шапочку. Тетя еще
конфетку даст.
Тетя бормочет:
- Да-да, я всегда про запас... У меня язва желудка... Мама снабжает
импортным, насильно запихивает... Так дай же ребенку!
- Ну (это я), раз-два, надеваем! - И накидываю шапочку на него. Смотрим
друг на друга выразительно, Тима и я. Тетя молчит.
Есть же некоторые. И про мать ее все ясно. Лотерейный билет, машина,
импортные конфеты...
Тима осторожно тянет руку к шапке.
- Не снимай, Тима!
Неудобно как. Ксения без отца задумалась и поникла головой, трясясь, как
холодец. Есть люди, которые легко-легко убивают, перед ними надо на
четвереньках плясать, чтобы удостоиться одного взгляда, они же смотрят не
выше подбородка, об улыбке нечего и говорить. Просто так задумчиво глядит
мимо.
- А шоколадную ему можно? Я знаю, некоторым детям запрещено, моему сыну. Я
говорю:
- Нет, шоколадную ему нельзя.
Тима окаменел, насколько это возможно в прыгающей машине.
- А у меня остались только шоколадные, увы.
- Спасибо, а то потом, знаете... Сыпь и все такое. - Я держусь. Мы не
нищие! Тимины глаза переливаются, как чистой воды бриллианты, все выпуклее
и выпуклее. Сейчас скатятся эти слезы, нищие слезы. Он отвернулся. Он
стыдится своих слез, молодец! Так просыпается гордость! Его ручка ищет мою
руку и с силой щиплет.
Тетя деликатно отправляет в пасть конфету.
- Мне нельзя долго не есть.
- Ну ладно, - говорю я, - так и быть, я разрешаю. Ничего, одну в день
можно, тем более что это не шоколад, а соевая смесь. У нас давно
настоящего шоколада нет. Понижен процент содержания.
Тима чавкает, как его прабабка, неудержимо и захлебываясь. У меня в животе
воет пустота, словно в печной трубе.
Нас встречают в пионерлагере.
- Вы знаете, вы сначала чаю попьете? Они только что чай отпили, пионеры.
Уже стемнело, желтые фонари, воздух опьяняющий, сыплется морозная пыль.
- Не знаю, - говорю я. - Надо подготовиться к выступлению.
Ксения, лишенная отца, возражает: