"Людмила Петрушевская. Время ночь (сб. "Дом девушек")" - читать интересную книгу автора

по своим так называемым друзьям, за которых он сел, все укорял их и
собирал трешки и пятерки путем шантажа - это я так думаю, потому что
однажды Андрея разыскивала некая совершенно сумасшедшая мамаша его
товарища по тому делу, подельника. Голос отвратный:
- Але! Але!
- Але, - говорю я.
- Але! (кричит в тревоге) Можно... Это квартира таких-то? Але!
- Нет, - отвечаю.
- Андрея такого-то нет? Але! (так тревожно) - Он тут вообще не живет. А
кто это?
- Не важно.
Не важно, значит, до свидания. Но не тут-то было.
- Але! Але! А где он?
- Я не знаю.
- Он больше не работает в пожарке? Я туда звонила. Вот сука!
- Нет, он теперь в министерстве.
Пусть обзванивает все отделы кадров всех министерств.
- Да? Можно телефон? Але!
Так ее и видишь, паника на лице, уши горят.
- Это секретный телефон, - говорю я.
- Я его не знаю.
- Это говорит мама его товарища Ивана. Он унес у нас из дома кожаную
куртку после его посещения без меня. Але! Вы слышите?
- Вы поищите у вашего сына, а его что, еще не посадили по делу Алеши К.?
Начинается же пересмотр!
(Это ее сын до сих пор носит Андрюшин свитер, который я купила Андрею на
день рождения из последних денег.)
- И кстати, - говорю я, - не может ли Иван вернуть мне стоимость
украденных у меня вещей? Трубка брошена.
Страшная темная сила, слепая безумная страсть - в ноги любимого сына вроде
блудного сына упасть, стихи.
Андрей ел мою селедку, мою картошку, мой черный хлеб, пил мой чай, придя
из колонии, опять, как раньше, ел мой мозг и пил мою кровь, весь
слепленный из моей пищи, но желтый, грязный, смертельно усталый. Я
молчала. Слова "иди в душ" не лезли вон, но стояли в горле как обида. С
детства эта моя фраза вызывала у него рвоту отвращения (поскольку,
понятно, эта фраза его унижала, напоминала о том, чего он стоит, потный и
грязный, в сравнении со мной, вечно чистой, два раза в день душ и подолгу:
чужое тепло! тепло ТЭЦ, за неимением лучшего).
- Дай мне денег.
- Каких денег? - вскричала я. - Ких еще денег? Я кормлю троих!
Да! И я четвертая! Здесь все из моей крови и мозга!
Так я стала восклицать, сама имея пять рэ в сумочке и часть на сберкнижке,
мамина страховка, а часть за плинтусом, поскольку, всем всё знакомым и
незнакомым рассказав, я получила пять переводов с подстрочников
неизвестных мне языков, поскольку: сын-диссидент в тюрьме по ложному
обвинению, дочь почти без мужа родила, два студента без стипендии на руках
и родился внук, ах, ох, ботинки, пеленки!
- И знаешь что, не помыться ли тебе? Хочешь ванну? Он медленно сморгнул,
глядя на мои ключицы.